52 
Малыш нагнулся и посмотрел через щель почтового ящика в задней двери. Роз шла к нему по коридору, сжав руки, с сердитым лицом. Доверие его поколебалось: она заметила, как его отделали… Он всегда знал, что для девушек очень важно, какие у тебя ботинки и пиджак. «Если она прогонит меня, – подумал он, – я плесну на нее серной кислотой…» Но дверь открылась, и Роз была безмолвна и покорна, как всегда.
– Кто это сделал? – прошептала она. – Попадись они мне!
– Ничего! – сказал Малыш и привычно похвастал: – Я сам с ними разделаюсь.
– Боже, что у тебя с лицом, бедняжка?
Он с отвращением вспомнил, что женщинам, говорят, нравятся шрамы, они считают это признаком мужества, силы.
– Можно здесь помыться?
Она прошептала:
– Входи тихонько. Вот сюда, здесь кладовая, – и повела его в чуланчик, через который проходили трубы с горячей водой и где на маленьких полках в гнездах лежало несколько бутылок.
– А сюда не придут? – спросил он.
– Вино здесь никто не заказывает, – ответила она. – У нас нет разрешения. А это осталось нам от прежнего владельца ресторана. Управляющая пьет себе на здоровье. – Каждый раз, упоминая кафе Сноу, она с легким самодовольством говорила «мы» и «нам». – Садись, – сказала она. – Я принесу воды. Придется погасить свет, а то еще кто-нибудь увидит.
Но луна освещала каморку так, что он мог осмотреться в ней и даже прочесть этикетки на бутылках: имперские вина, австралийский рейнвейн, бургундское.
Она вышла совсем ненадолго, но, вернувшись, начала робко извиняться:
– Один клиент попросил счет, а тут еще повар на меня уставился. – Она принесла горячую воду в белой миске для пудинга и три носовых платка. – Это все, что у меня нашлось, – сказала она, разрывая платки. – Белье еще не принесли из стирки. – И, промывая длинный неглубокий порез, похожий на линию, проведенную иглой по его шее, добавила твердо: – Попадись они мне…
– Не болтай так много, – сказал он и протянул ей порезанную руку. Кровь начала уже запекаться, она неумело сделала перевязку.
– Болтался тут еще кто-нибудь, говорил с тобой, расспрашивал?
– Мужчина, с которым была та женщина.
– Шпик?
– Не похоже. Сказал, что его зовут Фил.
– Можно подумать, что это ты его расспрашивала.
– Все они любят поболтать.
– Не понимаю, – сказал Малыш. – Чего они хотят, если они не шпики? – Он протянул здоровую руку и ущипнул Роз повыше локтя. – Ты им ничего не сказала?
– Ничего, – ответила она и в темноте преданно посмотрела на него. – А ты перепугался?
– Меня ни в чем не могут обвинить.
– Я хочу сказать, – пояснила она, – когда те люди сделали это, – и она тронула его руку.
– Перепугался? Конечно, нет, – солгал он.
– Почему они напали на тебя?
– Я тебе велел не задавать вопросов. – Он встал, покачиваясь из-за ушибленной ноги. – Почисти мне пиджак. Не могу я выйти в таком виде. Мне нужно выглядеть прилично.
Он прислонился к полке с молодым бургундским, пока она ладонью чистила пиджак. Лунный свет заливал каморку, маленькую полку с гнездами, бутылки, узкие плечи, гладкое лицо перепуганного подростка.
Он понял, что ему не хочется выходить на улицу, отправляться назад в пансион Билли, к бесконечным совещаниям с Кьюбитом и Дэллоу о том, что делать дальше. Жизнь была рядом сложных тактических ходов, таких же сложных, как маневрирование войск при Ватерлоо; их обдумывали на железной кровати среди объедков булки с колбасой. Одежду то и дело приходилось утюжить; Кьюбит и Дэллоу бранились, или Дэллоу таскался за женой Билли; старомодный телефон под лестницей звонил и звонил, а Джуди всегда разбрасывала окурки, даже на его кровати, – она слишком много курила и без конца приставала, требуя советов, на какую лошадь ей поставить. Как при такой жизни можно было думать о более глубокой стратегии? Ему вдруг мучительно захотелось остаться в маленькой темной кладовой, где тишина и бледный свет на бутылках молодого бургундского. Побыть одному хоть немножко…
Но он был не один. Роз тронула его за руку и спросила со страхом:
– А они не караулят тебя там, на улице?
Малыш отдернул руку.
– Нигде они не караулят. Я их отделал получше, чем они меня, – похвастал он. Они и не на меня собирались нападать, а только на беднягу Спайсера.
– На беднягу Спайсера?
– Бедняги Спайсера нет в живых. – И как раз в тот момент, когда он произнес это, по коридору из кафе донесся громкий смех, напоминавший о пиве, о добрых приятельских отношениях, смех женщины, которой не о чем жалеть. – Это опять она, – сказал Малыш.
52 
