К несчастью, вмешавшись, он привлек к себе внимание Дженкинса.
– Это ведь вы отрядили в клинику оператора, не так ли, Фрипп? – рыкнул он.
– Эээ… да, но только потому, что об этом попросила Барри. Заверила, что у нее будет сенсационный материал.
– Не дай бог! – буркнул Дженкинс, перекрестившись.
Замечание больно задело самолюбие Барри, однако она сочла себя обязанной заступиться за своего шефа.
– Хови тут ни при чем, мистер Дженкинс. Это я позвонила ему домой и попросила прислать оператора. – директор бросил на Барри такой испепеляющий взгляд, что у нее загорелись уши. – Одно из многих решений, о которых я еще долго буду жалеть. – сказать по правде, Барри уже жалела, ведь именно присутствие прессы превратило недоразумение в нечто катастрофическое. Однако угрызения совести она испытывала лишь из-за этого звонка Хови, поскольку позвонила ему исключительно из вредности. Точнее, потому, что была зла на Грея, ясно давшего понять, что не нуждается в ее сочувствии. Сенатора Амбрюстера она недолюбливала с самого начала. Что же до Ванессы, то до того дня, когда она туманно намекнула на некую тайну, из-за которой ее жизнь оказалась под угрозой, Барри при виде первой леди с трудом скрывала усмешку. Ну, а потом…что толку лукавить – потом она просто ревновала, ведь Грей даже не пытался скрывать, что по-прежнему любит Ванессу.
Поэтому, когда в тот вечер Барри позвонила Хови и попросила срочно прислать оператора, она не чувствовала себя виноватой – ни перед Греем, ни перед Ванессой. Объективность превыше всего.
О, конечно, звонок был оправдан. Может, она поступила слегка эгоистично, но по справедливости. Учитывая обстоятельства, можно смело сказать, что ни один репортер за всю историю мировой журналистики не упустил бы такой шанс. После такого сенсационного репортажа ее карьера стремительно взмыла бы вверх.
Зато теперь можно было так же смело утверждать, что впереди ее ждет крах. И то, что происходит сейчас, похоже, еще цветочки.
– Сенатор мог бы выдвинуть против нас не менее дюжины исков, – угрюмо проворчал Дженкинс, – и если честно, я бы лично не стал его за это винить.
– Сенатор Амбрюстер имеет полное право злиться, – смиренно признала Барри. – По моей милости ему пришлось пережить такое, чего не пожелаешь и врагу. Однако я извинилась. Помимо этого я не раз звонила в Белый дом, надеясь, что мне дадут возможность лично принести извинения президенту и первой леди. Но мне было отказано.
– Непонятно, с чего бы это, – буркнул Хови.
Дженкинс смерил его суровым взглядом.
– Мне бы хотелось, чтобы президент и миссис Меррит знали, как сильно я сожалею о своей ошибке и как горько раскаиваюсь, что из-за меня им пришлось пережить немало неприятных минут.
– Весьма благородно с вашей стороны, мисс Тревис. Но когда – вернее, если вам все-таки представится возможность сказать им это лично, не вздумайте представиться служащей нашего канала. – Дженкинс, хлопнув ладонью по крышке стола, смерил Барри уничтожающим взглядом. – Потому что с этой минуты вы у нас больше не работаете.
В глубине души Барри с самого начала боялась, что все закончится именно так. И тем не менее упорно убеждала себя, что этого не будет. До этой самой минуты ей не верилось, что ее могут вышвырнуть за дверь. Не верилось до такой степени, что поначалу Барри даже решила, что ослышалась. Как оказалось, нет.
– Я уволена?
– В вашем распоряжении час, чтобы собрать свои вещи и покинуть здание.
– Мистер Дженкинс, прошу вас, не делайте этого! Я хорошо усвоила урок. С этой минуты я буду крайне осмотрительна, обещаю. Буду проверять каждую деталь.
– Слишком поздно, мисс Тревис. Я уже все решил.
Барри решила сыграть на его сострадании.
– Вы ведь знаете, что произошло с моим домом…
– Разумеется. Для вас настали тяжелые времена.
– Мне очень нужна эта работа.
– Очень сожалею. Но все уже решено.
С мужеством отчаяния Барри отчаянно цеплялась за соломинку.
– Хорошо, пусть так. Не поручайте мне делать репортажи – просто позвольте остаться на новостном канале.
– Мисс Тревис…
– Я могу делать копии. Редактировать сценарии. Я могу отвечать на телефонные звонки, работать суфлером, разносить почту, даже бегать за сандвичами. Пусть это станет чем-то вроде испытательного срока. Если я его пройду, через пару месяцев вы восстановите меня в прежней должности.
– Прошу вас, не унижайтесь, – перебил ее Дженкинс строгим, но доброжелательным тоном, который приберегал для тех, кому не оставлял никакой надежды. – Вы больше не вписываетесь в нашу программу.