ГЛАВА VI

О том, как монсеньор Кихот и Санчо посетили еще одно святое место

– Я рад, – сказал мэр, когда они выехали на дорогу, ведущую к Саламанке, – что вы наконец согласились надеть свой слюнявчик – как вы его называете?

– Pechera.

– Я боялся, как бы нам не оказаться в тюрьме, проведи эти жандармы проверку в Авиле.

– Почему? За что?

– Причина не имеет значения, важен сам факт. Во время гражданской войны мне пришлось познакомиться с тюрьмами. Так вот в тюрьме, знаете ли, всегда живешь в напряжении. Друзья отправлялись туда – и больше уже не возвращались.

– Но теперь-то… теперь же нет войны. Стало куда лучше.

– Да. Пожалуй. Правда, в Испании почему-то лучшие люди всегда хоть немного сидели в тюрьме. Возможно, мы никогда бы и не услышали о вашем великом предке, если бы Сервантес не оказался там, причем не однажды. Тюрьма дает человеку больше возможности думать, чем даже монастырь, где беднягам приходится вставать в самые непотребные часы на молитву. А в тюрьме меня никогда не будили раньше шести и вечером свет выключали обычно в девять. Конечно, допросы – штука довольно мучительная, но их вели в разумное время. Случая не было, чтобы в часы сиесты. Важно помнить, монсеньор, что, в противоположность настоятелю, следователь хочет спать в привычные часы.

В Аревало на стенах еще висели клочья афиш бродячего цирка. На них мужчина в трико демонстрировал непомерно могучие бицепсы и ляжки. Звали его Тигр или Великий борец Пиренеев.

– Как мало меняется Испания, – произнес мэр. – Во Франции вам никогда не покажется, что вы вдруг очутились в мире Расина или Мольера, а в Лондоне – что вы недалеко ушли от времен Шекспира. Только в Испании и в России время словно остановилось. Вот увидите, отче, у нас по дороге тоже будут приключения – в духе вашего предка. Мы уже сразились с ветряными мельницами и опоздали всего на неделю-другую встретиться с Тигром. Брось вы ему вызов, он наверняка оказался бы таким же ручным, как лев, с которым хотел схватиться ваш предок.

– Но я же не Дон Кихот, Санчо. Я бы побоялся бросать вызов человеку таких размеров.

– Вы недооцениваете себя, отче. Ваша вера – это ваше копье. Если бы Тигр посмел сказать что-то непочтительное о вашей возлюбленной Дульсинее…

– Но вы же знаете, у меня нет Дульсинеи, Санчо.

– Я имел в виду, конечно, сеньориту Мартен.

Они проехали мимо другой афиши, на которой была изображена татуированная женщина, почти такая же огромная, как Тигр.

– В Испании всегда обожали уродов, – сказал Санчо и хохотнул, издав свой странный лающий смешок. – Вот что бы вы стали делать, отче, если бы при вас родился урод о двух головах?

– Я бы окрестил его, конечно. Что за нелепый вопрос!

– А ведь вы были бы не правы, монсеньор. Вспомните, я же читал отца Герберта Йоне. А он учит, что если ты сомневаешься, сколько перед тобой уродов – один или два, то надо принять золотую середину и одну голову безоговорочно окрестить, а другую – с оговоркой.

– Право же, Санчо, я не могу отвечать за отца Йоне. Вы, похоже, читали его куда внимательнее, чем я.

– А в случае трудных родов, отче, если сначала появляется не головка, а другая часть младенца, вы должны окрестить эту часть, так что если появляется сначала та часть, на которую натягивают брюки…

– Обещаю вам, Санчо, сегодня же вечером возьмусь за изучение Маркса и Ленина, если вы оставите отца Йоне в покое.

– Тогда начните с Маркса и «Коммунистического манифеста». «Манифест» – он совсем коротенький, да и Маркс лучше пишет, чем Ленин.

Они переехали через реку Тормес и вскоре после полудня вступили в древний серый город Саламанку. Отец Кихот все еще понятия не имел о цели их паломничества, но он был счастлив в своем неведении. Саламанка – университетский город, где он юношей мечтал учиться. Здесь он сможет посетить ту самую аудиторию, где великий Хуан де ла Крус слушал лекции монаха-теолога Луиса де Леон, а Луис вполне мог знать предка отца Кихота, если тот в своих странствиях добирался до Саламанки. Оглядев высокие чугунные ворота, ведущие в университет, на которых изображен папа в окружении своих кардиналов, а в медальонах – головы всех католических королей, среди которых даже Венере и Геркулесу нашлось место, не говоря уже о крошечной лягушке, – отец Кихот пробормотал молитву. Лягушку ему показали двое детишек, которые тут же потребовали за это вознаграждение.

  31