— Уверена, что вы просто пытались меня защитить. Но, боюсь, американки совсем не похожи на англичанок. Нас учат самих о себе заботиться.
Граф улыбнулся.
— Я все больше узнаю о характере юных американок, Жасмин! Однако меня воспитали так, что я должен во что бы то ни стало оберегать слабый пол.
Она улыбнулась и спросила:
— Вы не знаете, как чувствует себя Флоренс?
— Мне всего пару минут назад доложили, что она поправляется. Она подвернула ногу, но на ее стороне молодость и вскоре она выздоровеет.
Дверь распахнулась, и вошла Мэри.
— Ужин подан, милорд, — сказала она.
Граф с улыбкой протянул руку, Жасмин приняла ее, и они вместе вошли в столовую.
Девушка ахнула от восторга.
Комната, расположенная в одной из башен замка, была совершенно круглой. Серые стены украшали большие гобелены, пол был устлан турецкими коврами голубых, рубиновых и изумрудных оттенков.
В камине жарко пылал огонь, не позволяя холоду пробраться в комнату.
Тяжелые красные бархатные портьеры на окнах были задернуты — комната казалась отгороженной от тьмы и холода ночи.
Посреди зала был накрыт маленький круглый столик, на котором поблескивали белый фарфор с золотистой каймой, хрустальные бокалы, столовое серебро, а в центре, в глубокой вазе, стояли белые лилии и веточки остролиста — его ярко-красные ягодки резко контрастировали с белоснежными лепестками цветов.
— Кто-то от души потрудился, — улыбнулась Жасмин, когда дворецкий отодвинул для нее стул.
Граф кивнул.
— Боюсь, я разочаровываю слуг: не устраиваю приемов. Впервые за долгое время им выпала возможность продемонстрировать свои бесчисленные таланты.
Жасмин принялась за восхитительное консоме, которое только что подали.
— Вы не любите развлечения? Или живете затворником из-за того, что рядом никого нет?
— Должен признаться, что рядом со мной живет всего парочка достойных соседей. Сам я не охочусь, стреляю, только чтобы наполнить кладовую. Так что, Жасмин, в глазах общества я полный неудачник.
Жасмин не ответила, переключившись на вкуснейший морской язык в соусе из шампанского.
Когда дворецкий вышел из комнаты, Жасмин посмотрела на графа.
Он хмурился, ковыряя рыбу в тарелке.
Неужели граф опять думает о Милисенте, девушке, со смертью которой оборвалась и его жизнь, из-за чего он превратился в отшельника?
Она решила: если хочет знать ответ, есть только один способ его получить!
— Ричард, а когда была жива ваша жена, вы устраивали приемы?
Граф уронил вилку на тарелку и взглянул на гостью потемневшими глазами.
На него нахлынули воспоминания.
Он вспомнил эту молодежь, гостившую в замке неделями. Богатые бездельники, почти дети, у которых было столько свободного времени, что их интересовали только развлечения!
— У Милисенты было много друзей. Ее все любили: молодая, жаждущая приключений, не желающая прислушиваться к советам.
Жасмин сделала глоток золотистого вина.
— Похоже, вы не одобряли ее поведения?
Пламя свечей затрепетало на ветру, когда вошел дворецкий, чтобы подать следующее блюдо.
Граф угрюмо наблюдал, как перед ними поставили сладкое из яблок с кремом.
Он не подозревал, что у Жасмин такие голубые пронзительные глаза.
Казалось, она решительно бросает ему вызов. Вздернутый точеный подбородок, даже то, как она сидела — прямо и решительно, — все так отличалось от поведения манерных барышень, с которыми он встречался в последнее время!
— Она была моей женой… — Его голос едва заметно посуровел. — Слишком молода, чтобы стать графиней. Уверен, если бы она осталась жива, то приняла бы на себя нелегкую обязанность быть первой леди Сомертона. Но… — его сердце разрывалось от боли, — она погибла! И это моя вина!
Жасмин ахнула и инстинктивно потянулась через стол к его руке.
Пальцы девушки коснулись его ладони, и она почувствовала, как по телу пробежала дрожь.
— Ричард, вы вините себя в ее смерти?
Граф посмотрел на гостью, глаза его потемнели.
— Больше всего на свете Милисента любила ездить верхом и охотиться. Пока я был в Лондоне, она купила новую лошадь у продавца, которому я не доверял. Я умолял подумать дважды, но она не послушалась.
Повисло молчание. Жасмин хотела было заговорить, но что-то ее удерживало. У нее было такое чувство, что если он не расскажет ей сейчас — не расскажет никогда.