— Петер, — сказал Фюрер, — о чем ты?
— Вы меня раньше спрашивали, хочу ли я подарок на Рождество, — выпалил он, перебив хозяина.
— Да, верно. И что?
— Так вот, я передумал. Я хочу одну вещь. Очень простую.
Фюрер с недоуменной полуулыбкой обвел взглядом комнату, словно надеясь, что скоро кто-нибудь все ему разъяснит.
— Тааак, — протянул он. — И что же это? Поведай.
— Я хочу, чтобы первый кусок съел Эрнст, — заявил Пьеро.
Никто не осмелился даже пикнуть. Никто не пошевелился. Фюрер в раздумье постучал пальцем по краю тарелки, а потом медленно-медленно повернулся к своему шоферу.
— Ты хочешь, чтобы первый кусок съел Эрнст, — тихо повторил он.
— Нет, мой Фюрер. — Шофер нервно вздрогнул, голос его звучал надтреснуто. — Я не посмею. Это было бы неправильно. Честь попробовать первый кусок принадлежит вам. Вы столько всего… — Он осекся от страха. — Столько всего… для всех нас…
— Но сейчас Рождество, — проговорил Фюрер и направился к Эрнсту. Герта и Анге, пропуская его, метнулись в стороны. — А в Рождество дети, которые хорошо себя вели, обязательно получают то, чего они хотят. А наш Петер вел себя очень, очень хорошо.
Фюрер, глядя Эрнсту прямо в глаза, протянул ему тарелку.
— Ешь, — приказал он. — Все до крошки. Потом расскажешь, вкусно ли было. — И отступил на шаг.
Эрнст, словно прилипнув глазами к вилке, поднес ее ко рту, а потом вдруг швырнул все это в Фюрера и бросился вон из комнаты. Тарелка с грохотом разбилась; Ева заверещала.
— Эрнст! — закричала Беатрис.
Охрана бросилась за шофером, и до Пьеро донеслись крики и шум борьбы. Эрнста повалили на пол. Он кричал: «Пустите, не трогайте!» — а Беатрис, Эмма и служанки, остолбенев от ужаса, следили за происходящим.
— В чем дело? — озираясь и явно ничего не понимая, спросила Ева. — Что происходит? Почему он не стал есть пирог?
— Он хотел отравить меня, — печально проговорил Фюрер. — Какое печальное прозрение.
Он развернулся, вышел в коридор и удалился в свой кабинет. Захлопнул дверь, но тотчас снова ее распахнул и страшным голосом взревел:
— Петер!
В ту ночь Пьеро заснул не скоро, и вовсе не потому, что волновался в ожидании рождественского утра. Фюрер больше часа его допрашивал, и он добровольно рассказал обо всем, что видел и слышал с самого своего приезда в Бергхоф, — о подозрениях насчет Эрнста и о великом разочаровании в тете, предавшей Родину. Гитлер, выслушивая признания, молчал и лишь изредка задавал вопросы; он также осведомился, причастны ли к заговору Эмма, Герта, Анге и кто-либо из охранников, но те, по-видимому, знали о планах Эрнста и Беатрис не больше самого Фюрера.
— А ты, Петер? — спросил он, прежде чем отпустить Пьеро. — Почему ты раньше не поделился со мной опасениями?
— Я только сегодня вечером догадался, что они задумали, — ответил мальчик, побагровев при мысли, что его тоже обвинят в случившемся и выгонят вон. — Я даже не был уверен, что Эрнст говорил о вас. До меня дошло, только когда он стал вас уговаривать съесть штоллен.
Фюрер принял объяснения и отослал Пьеро спать, и тот долго лежал, ворочаясь с боку на бок, пока наконец не задремал. Снилось ему что-то тревожное: родители, шахматная доска в подвале ресторанчика мсье Абрахамса, улицы рядом с авеню Шарль Флоке. А еще Д’Артаньян и Аншель. И рассказы, которые тот раньше присылал. Затем все окончательно запуталось, и Пьеро вдруг проснулся и резко сел в кровати; лицо его было мокрым от пота.
Он прижимал руку к груди и мучительно хватал ртом воздух. С улицы доносились тихие голоса, и гравий скрежетал под сапогами. Пьеро быстро вскочил, подбежал к окну, раздвинул занавески и посмотрел вниз, на сады, простирающиеся за Бергхофом. Солдаты пригнали к дому две машины — Эрнста и еще одну — и поставили друг против друга; включенные фары своим жутковатым, каким-то потусторонним сиянием высвечивали круг посреди газона. Трое солдат стояли спиной к дому, а еще двое вывели Эрнста и вытолкнули на свет, в котором он походил на призрак. Он был в разорванной рубашке и сильно избит, один глаз у него заплыл, а из раны под волосами струилась кровь. На животе расплылся огромный черный синяк. Ему связали руки за спиной, и казалось, что ноги его вот-вот подогнутся, — и все-таки он держался прямо, как мужчина.
Через секунду появился Фюрер в пальто и шляпе, встал справа от солдат и, не говоря ни слова, кивнул; солдаты сразу вздернули винтовки.