— Да что ж вы за человек? — зашипел он. — Вам обязательно выказывать мне неуважение? Вы что, не знаете, кто я такой?
— Нет, — отчаянно закричала она, — не знаю! Зато я знаю, какой ты был раньше!
Руки у Петера невольно сжались в кулаки, и он хотел ответить, но не успел — дверь открылась, и в кухню заглянул Фюрер.
— Петер! — позвал он. — Пойдем со мной, если ты не занят? Мне нужна твоя помощь.
Он глянул вниз, на Эмму, но никак не отреагировал на то, что она лежит на полу. Петер швырнул письмо в камин и посмотрел на кухарку:
— Эти письма я больше получать не желаю, ясно тебе? Если придут, выбрасывай. А принесешь мне еще хоть одно — сильно пожалеешь. — Он взял со стола несъеденный бутерброд, шагнул к мусорному ведру и выбросил. — Сделаешь мне потом новый, — прибавил он. — Я дам знать, когда понадобится.
— Как видишь, Петер, — сказал Фюрер, когда они вошли в его кабинет, — наш оберштурмбанфюрер получил небольшую травму. Какой-то бандит напал на него на улице.
— Он сломал мне руку, — равнодушно, как будто это не имело ни малейшего значения, произнес офицер. — А я за это сломал ему шею.
Гиммлер и герр Бишофф — они стояли у стола посреди комнаты, склонившись над какими-то фотографиями и огромным количеством чертежей, — оглянулись и рассмеялись.
— Так или иначе, рука не работает, и нужен человек, который будет вести записи. Садись и протоколируй все, что мы говорим. Сиди тихо, не встревай.
— Да, мой Фюрер, — ответил Петер, вспомнив, до чего испугался почти пять лет назад здесь же, в этой самой комнате, когда без разрешения вмешался в беседу Гитлера с герцогом Виндзорским.
Петер сначала не хотел садиться за письменный стол Фюрера, но остальные все вчетвером нависли над чертежами, и выбора не осталось. Он устроился в кресле, оперся ладонями о деревянную столешницу, обвел взглядом комнату, флаги немецкого государства и присутствующих нацистов, стоящих по обе стороны от него. И невольно представил, каково это — сидеть тут и править страной.
— Петер, ты слушаешь? — резко спросил Гитлер, повернувшись к нему, и мальчик выпрямил спину, подтянул к себе блокнот, взял со стола чернильную ручку, отвинтил колпачок и приготовился записывать.
— Вот это, собственно, и есть предлагаемое место, — герр Бишофф показал что-то на чертеже. — Здесь, как вы знаете, мой Фюрер, изначально имелось шестнадцать зданий, которые были переоборудованы под наши нужды, но заключенные прибывают постоянно в огромном количестве, и места попросту не хватает.
— А сколько их сейчас? — осведомился Фюрер.
— Свыше десяти тысяч, — доложил Гиммлер. — По большей части поляки.
— А вот это, — продолжал герр Бишофф, очерчивая значительное пространство вокруг лагеря, — так называемая зона интереса. Примерно сорок квадратных километров территории, идеально соответствующей нашим требованиям.
— И эта территория в настоящее время пустует? — Гитлер провел пальцем по карте.
— Нет, мой Фюрер, — герр Бишофф покачал головой, — все занято землевладельцами и фермерами. Полагаю, придется выкупать.
— Можно конфисковать, — сказал оберштурмбанфюрер, равнодушно дернув плечом. — Реквизировать земли на благо Рейха. Жителям придется проявить понимание.
— Но…
— Пожалуйста, продолжайте, герр Бишофф, — попросил Фюрер. — Ральф совершенно прав. Земля будет конфискована.
— Разумеется, — ответил Бишофф, и Петер увидел, как обильно вспотела его лысина. — Далее. Вот здесь, на этих чертежах, мои разработки для второго лагеря.
— И какова его территория?
— Примерно четыреста двадцать пять акров.
— Так много? — Фюрер, явно приятно удивленный, глянул на собеседника.
— Я лично побывал там, мой Фюрер, — с гордым видом сообщил Гиммлер. — И когда увидел, сразу понял, что это пространство нам подходит.
— Мой добрый и верный Генрих. — Гитлер, улыбаясь, коснулся плеча соратника, вновь склонившегося над планами. Гиммлер, чрезвычайно польщенный, просиял.
— Я проектировал с расчетом на то, чтобы здесь поместилось триста строений, — продолжал герр Бишофф. — Это будет самый большой лагерь подобного типа во всей Европе. Как видите, планировка незатейлива, геометрична, но так охранникам удобнее…
— Конечно, конечно, — перебил Фюрер. — Но триста строений? Сколько заключенных возможно там разместить? Если навскидку, то, кажется, не очень-то много?