Особенно,... 
94 
– Да, да, все это ерунда, и не может быть ничем иным! – воскликнула она. – Я постоянно уверяю себя в этом, но убедить не могу. Перри, ты никогда не думал о том, что если с тобой что-нибудь случится, то большая часть твоего состояния перейдет ко мне?
Ее слова вызвали у него очередной приступ смеха.
– Как! Значит, это ты пытаешься разделаться со мной? – спросил он.
– Будь серьезен, Перри, умоляю тебя!
– Проклятье, да разве это возможно? В жизни не слыхал ничего более нелепого. Вот что бывает, когда читаешь слишком много романов миссис Радклифф![89] Славная шутка, честное слово!
– И в чем же она заключается, эта славная шутка? Могу я присоединиться к вашему веселью?
Джудит быстро обернулась. В комнату вошел граф и теперь стоял подле стола, пристально глядя на них. По его лицу было невозможно понять, что именно из их разговора он слышал, но девушка, густо покраснев, вскочила на ноги и смущенно отвернулась.
– О, это лучшая шутка, которую я услышал за последние десять лет! – заявил Перегрин. – Джудит полагает, что меня хотят отравить!
– Вот как! – сказал граф, бросив быстрый взгляд в сторону девушки. – Могу я узнать, кого именно мисс Тавернер подозревает в намерении отравить вас?
Она окинула брата укоризненным, сердитым взглядом и направилась мимо графа к двери.
– Перегрин шутит. Я же полагаю, он принял нечто такое, что не пошло ему на пользу, только и всего.
Джудит вышла из комнаты, а граф задумчиво уставился ей вслед. Спустя несколько мгновений он повернулся к Перегрину и, кладя на стол серебряную табакерку, произнес:
– Думаю, это ваша. Ее нашли в Голубой гостиной.
– О, благодарю вас! Да, она моя, – сказал Перегрин, взял табакерку в руки и машинально откинул крышечку. – Однако же не припоминаю, чтобы внутри было так много нюхательной смеси; помнится, оставалось не более половины. А знаете, Петершему она понравилась. Вы сами слышали, как он признался в этом. Мне бы хотелось, чтобы вы попробовали ее!
– Очень хорошо, – согласился граф, затем сунул большой и указательный пальцы в табакерку.
Удовлетворившись этим, Перегрин тоже взял щепотку табаку и небрежно втянул его носом.
– А мне она нравится так же, как и всегда, – заявил юноша. – Не понимаю, против чего здесь можно возражать.
Граф, поначалу уставившийся на Перегрина, опустил глаза.
– Похвалы Петершема должно быть достаточно, чтобы вы остались довольны, – сказал он. – Я не знаю лучшего судьи.
– А Джудит уверяет, что ни один настоящий джентльмен не станет пользоваться этим сортом, – пожаловался Перегрин. – Если и вы думаете так же, то мне, пожалуй, лучше выбросить его, поскольку Петершем мог лишь проявить вежливость.
– Мисс Тавернер предубеждена против ароматизированных смесей, – отозвался граф. – Так что можете смело пользоваться этим сортом.
– Что ж, в таком случае, я рад, – сказал Перегрин. – Знаете, а ведь у меня дома хранится целый ее кувшинчик, и мне будет жаль, если он пропадет зря.
– Естественно. Я надеюсь, вы храните его в теплом месте?
– О, в своей гардеробной! Вообще-то у меня мало нюхательных смесей, и потому нет отдельной комнаты для их хранения, как у вас. Я покупаю смесь по мере надобности и стараюсь держать ее под рукой, только и всего.
Граф отпустил какое-то ничего не значащее замечание и вскоре покинул комнату, отправившись на поиски Джудит. В конце концов он обнаружил ее в библиотеке, где она перебирала тома на полках. Девушка оглянулась, когда он вошел, слегка зарделась, но спокойно заметила:
– У вас превосходная библиотека: здесь, пожалуй, не меньше нескольких тысяч книг. Увы, мы в Беверли не можем похвастать подобным изобилием. Должно быть, это большое удовольствие – иметь столь богатую библиотеку.
– Моя библиотека чувствует себя польщенной, мисс Тавернер, – только и ответил он.
Джудит не могла не заметить серьезности его тона и выражения лица. Он выглядел суровым и даже неумолимым, в голосе чувствовалась ледяная сдержанность, разительно отличавшаяся от его открытой и непринужденной манеры поведения, к которой она уже начала привыкать. Поколебавшись, девушка развернулась к нему и с подкупающей откровенностью заявила:
– Боюсь, имело место недоразумение. Я дала недопустимую волю своим фантазиям, что вы, наверное, слышали и сами, давеча войдя в салон.
Он ответил не сразу, а когда заговорил, голос его прозвучал сухо и отчужденно.
94 
