66 
По-прежнему одетый в серую футболку и короткие шорты, Уолтер помчался по коридору к ярко-зеленому знаку «Выход» и набрал воскресный код, чтобы открыть дверь на пожарную лестницу. Не прошло и четырех секунд, как он был уже по ту сторону двери, сбежал по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек, и оказался внизу. Ему не потребовалось снова открывать внутреннюю дверь: у него имелся верный код, чтобы открыть пожарную, ведущую наружу. Это был маленький кусочек информации, которым он не поделился с Джесс, – его сверхъестественная способность запоминать коды и номера.
Его Я-Уолтер уже давно не заявлял о своем присутствии, хотя Уолтер знал, что тот маячит где-то поблизости, как несокрушимая вершина скалы; но, когда менее двух месяцев назад он сошел со своей вершины, Уолтер заглянул в лицо Я-Уолтеру и признал в нем свою истинную сущность. Ничто не имело смысла прежде: ни память, ни способность, ни судьба, ни Джесс… Только Я-Уолтер и его многослойность придали всему смысл, и каждый божий день непрозрачная пелена между двумя слоями опадала, оставляя после себя ощущение цели. Он еще не знал, в чем состоит цель Я-Уолтера, знал только то, что Я-Уолтер и есть истинный Уолтер. И сегодня ночью, когда Джесс в отъезде и его комната заперта, он был свободен и всецело готов служить Я-Уолтеру.
На тыльной стороне вытянутого здания ХИ все было тихо и темно, никаких лучей прожекторов, чертящих световые кружева в черноте ночи, что иногда бывало, если надзиратель Ханраан полагал, что его сторожа застоялись и нуждаются в разминке. В реальности же побег заключенного ни разу не происходил. Уолтер проверил и саму Психушку, она оказалась такой же темной и тихой. Расположение сторожевых башен позволяло обеспечить максимальную стратегическую и тактическую поддержку корпусам Психушки, поэтому на дальнем, узком конце территории, имевшей форму капли, людьми была укомплектована только одна башня. Когда между 1950 и 1960 годами произошла грандиозная реконструкция психлечебницы, предполагалось отсечь хвост этой капли, оплатив строительство новой внешней стены за счет продажи земли, но затем у штата кончились деньги. Нужды доктора Уэйнфлит получили приоритетное право, и издержки значительно превысили бюджет. В результате в 1969 году Психушка была разделена на две части: собственно корпуса для содержания заключенных, а также научно-исследовательские помещения, группирующиеся неподалеку от ворот, – и сужающуюся на конце узкую полоску запущенного парка, где находились сараи и вспомогательные строения и куда вообще никто не ходил после наступления темноты.
Словно пиявка или какой-то другой плоский и прыткий червь, Уолтер выскользнул из двери пожарного выхода и одним текучим движением распростерся ничком на выгоревшей траве. Чуть приподняв голову, он увидел, что все так, как и должно быть, затем встал на ноги и побежал, как заяц, под густую тень рощицы. Луны не было, и вдали расширялся, рокоча, грозовой фронт, но не находилось ни малейшего следа даже первых, более легких облаков, свидетельствующих, что тучи тянет сюда, – грозовые очаги удалялись в сторону Массачусетса.
Здесь рощица, росшая на территории Психушки, встречалась с лесом по другую сторону стены, и здесь, запрятанная в густых зарослях горного лавра, находилась округлая выпуклость сторожевой башни, высота которой не превышала высоты стены. Маленькая и незаметная из-за густого кустарника, она не была нанесена на планы как сторожевая башня. В стене, прямо за кругляшом недоделанной башни, находилась дверь. Дверь Уолтера. Он обнаружил ее в одну из своих недозволенных тайных ночных вылазок аж год назад.
Она была размером с обычную дверь и по цвету сливалась со стеной, реликт более ранних времен, который необъяснимым образом остался незамеченным: дверь словно не существовала. Постепенно уворовывая необходимые материалы, Уолтер удалил ржавые дверные петли и простую щеколду, поставив новые, которые держал хорошо смазанными. За дверью он обнаружил полое пространство стены и аналогичную дверь, выходящую в наружный лес. Здесь он тоже заменил петли и щеколду, и вот теперь тот, кому предстояло стать Я-Уолтером, ступил во внешний, свободный от ограничений мир. Он, который не помнил жизни вне камеры, сейчас был свободен. Осознание этого не возбудило в нем душевного подъема или ощущения триумфа, но все же он чувствовал нечто и полностью осознавал, что является во внешнем мире скорее незваным гостем, чем аборигеном. Возможно, поэтому он действовал не торопясь, ведь время никогда не было для него такой же сущностью, как для других.
66 
