92 
Глаза ее сузились, а я подумала, что она не настолько наивна, как мы считали. Она, несомненно, знала об отношениях между этой женщиной и своим отцом.
Я промолчала, и мы поехали к Бастидам. Ив и Марго ждали нас и громко приветствовали.
Мне впервые довелось попробовать улиток, и они все смеялись над моей брезгливостью. Они, наверное, были очень вкусны, но я не могла есть их с таким же аппетитом, как все остальные.
Дети разговаривали об улитках и о том, как они просили своих святых ниспослать дождь, чтобы улитки вылезли из своих укрытий, а Женевьева с интересом прислушивалась ко всему, о чем они говорили. И кричала она так же громко, как и другие, а когда они запели улиточную песню, она стала подпевать.
В разгар веселья появился Жан-Пьер. В последнее время я редко видела его — он был очень занят на виноградниках. Поздоровался он, как обычно, весьма любезно, и я с некоторым беспокойством отметила про себя перемену, которая произошла с Женевьевой, когда он вошел. Казалось, она отбросила свою детскую непосредственность, и с явным интересом прислушивалась ко всему, о чем он говорил.
— Садитесь рядом со мной, Жан-Пьер, — воскликнула она, и он, не колеблясь, придвинул стул к столу и протиснулся между нею и Марго.
Они опять заговорили об улитках, и Жан-Пьер спел им песню своим густым тенором, а Женевьева смотрела на него с мечтательным выражением в глазах.
Жан-Пьер перехватил мой взгляд и немедленно обратил свое внимание на меня.
Женевьева выпалила:
— А у нас в замке завелись жуки. Лучше бы это были улитки. Улитки живут в домах?
Она отчаянно пыталась привлечь его внимание, и ей это удалось.
— Жуки в замке? — спросил он.
— Да, и они стучат. Мы с мисс ночью спускались посмотреть, правда, мисс? Прямо в темницы. Я так испугалась. А мисс такая бесстрашная. Вы же ничего на свете не боитесь, правда, мисс?
— Во всяком случае, не жуков, — вышла из положения я.
— Но мы же не знали, что это жуки, пока папа не сказал вам.
— Жуки в замке, — повторил Жан-Пьер. — Жуки-могильщики? Это я, думаю, повергло господина графа в смятение.
— Я еще никогда не видела его в смятении, и уж конечно, не по такому пустячному поводу.
— О, мисс, — воскликнула Женевьева, — это ведь было ужасно... внизу, в темницах, с единственной свечкой. Я была уверена, что кто-то там был... кто-то смотрел на нас. Я почувствовала это, мисс. Правда.
Дети слушали с круглыми от любопытства глазами, и Женевьева не могла удержаться от соблазна порисоваться.
— Я услышала шум... — продолжила она. — Я знала, что там, внизу, живет приведение. Какой-то узник, погребенный заживо, и душа его не может успокоиться...
Я видела, что она слишком возбудилась, в ее голосе слышались истерические нотки. Я встретилась взглядом с Жан-Пьером, он незаметно кивнул.
— Ну, — вскричал он, — кто будет танцевать «Танец улиток»? Отведав их, надо потанцевать в их честь. Прошу, мадемуазель Женевьева. Мы будем первой парой.
Женевьева живо вскочила на ноги, яйцо ее вспыхнуло, глаза засияли, и подав руку Жан-Пьеру, она пустилась в пляс.
Около четырех часов дня мы уехали от Бастидов. Не успели мы перешагнуть порог замка, одна из служанок подбежала ко мне и сказала, что госпожа де ла Талль желает видеть меня в своих покоях как можно скорее.
Я не стала переодеваться и направилась к ней прямо в костюме для верховой езды.
Я постучала в дверь ее спальни, и она приглушенным голосом пригласила меня войти. В изящно обставленной комнате с кроватью под балдахином из переливчатого шелка ее не было видно.
Я заметила открытую дверь: — Пожалуйста сюда, мадемуазель Лоусон.
Ее будуар был комнатой размером с половину спальни.
Большое зеркало, ванна, туалетный столик, несколько стульев, диван, и крепкий запах духов. Она возлежала на диване, завернувшись в бледно-голубой шелковый халат, светлые ее кудри ниспадали на плечи. Мне пришлось в душе признать, что выглядела она прелестной и обворожительной, хотя эта мысль вовсе не доставила мне удовольствия.
Она разглядывала свою обнаженную ножку, высунутую из-под халата.
— О, мадемуазель Лоусон! Я вижу, вы только приехали. Вы были у Бастидов?
— Да, — ответила я.
— Конечно, — продолжала она, — мы не возражаем против вашей дружбы с Бастидами.
Вид у меня был удивленный, а она с улыбкой добавила:
— Какие могут быть возражения? Они делают наше вино; вы реставрируете наши картины.
92 
