Глава 10

Атмосфера в замке была крайне напряженной. Женевьева была мрачнее тучи, и было неизвестно, какие мысли бродили в ее голове. Что касается Клод, то она была рассержена и унижена тем, что граф отказался выполнить ее желание, и я не могла не ощущать ее затаенную злобу против меня. В том, что он встал на мою защиту, она усмотрела что-то подозрительное, и меня это весьма радовало.

Филипп явно был растерян. Он как-то робко пришел ко мне в галерею, казалось, он не хотел, чтобы его там видели. Я решила, что своей супруги он боялся не меньше, чем грозного графа.

— Я слышал, что у вас возникли разногласия с... моей женой. Весьма сожалею. Мне бы не хотелось, чтобы вы покинули нас, мадемуазель Лоусон. Но здесь, в этом доме... — он пожал плечами.

— Мой долг — завершить то, что начала.

— И как скоро вы завершите?

— Работы еще много.

— Когда вы закончите, можете полагаться на меня, а если вы решите уехать раньше, возможно, я смогу подыскать вам другую работу.

— Я приму к сведению ваше любезное предложение.

Он с печальным видом ушел, а я подумала — все, что нужно в жизни этому человеку, это покой. У него слишком мягкий характер. Наверное, поэтому он здесь.

Но странным образом, я не могла не отметить огромное сходство между ним и графом: голос, черты лица... Однако, один казался воплощением доброты и порядочности, другой имел весьма сомнительную репутацию. Должно быть, Филипп всегда жил в тени своего более богатого и могущественного родственника. Возможно, из-за этого он и стал таким — робко ищущим покоя. Но он был добр ко мне с самого начала, и, как я считала, желал моего отъезда лишь по причине конфликта между мной и его женой.

Возможно, он был прав и мне следует уехать сразу же, как только я закончу работу над картиной. Если я здесь останусь, ничего хорошего не выйдет. Чувства, которые пробудил во мне граф, могут принести мне лишь разочарование и еще более глубокими станут раны, которые обязательно нанесет расставание.

Я непременно уеду, пообещала я себе. А потом, в душе своей твердо решив не уезжать, принялась за поиски фресок, которые, как я подозревала, могли быть скрыты под слоем извести, покрывавшей древние стены. Эта работа могла поглотить меня и заставить забыть страсти, бушевавшие вокруг меня; и в то же время это могло продлить мое пребывание в замке.

Особенно меня заинтересовала комнатка позади галереи. Окно ее выходило на север, из него открывался великолепный вид на пологие склоны виноградников.

Я вспомнила, как возбужден был мой отец, когда увидел стену, подобную этой. Тогда он объяснял мне, что во многих английских особняках стенная роспись скрыта под слоями извести. Ее замазывали, может быть, потому что она была повреждена, или потому что изображение не нравилось новым хозяевам.

Удаление слоев побелки — их могло быть несколько — довольно сложная операция. Я видела, как это делал мой отец, и даже помогала ему; для такой работы у меня были врожденные способности. Это трудно описать, возможно, я руководствовалась инстинктом — у моего отца он был, и похоже, что я унаследовала его — но с того момента, как я увидела эту стену, я была взбудоражена и готова поклясться, что под побелкой скрываются настоящие сокровища.

Я принялась работать шпателем, но никак не могла снять верхний слой, что делать надо было очень осторожно — одно неловкое движение могло испортить ценное произведение искусства.

Провозилась я около полутора часов. Работать дольше было неразумно — здесь требовалась предельная сосредоточенность, и за все это время я не обнаружила ничего, что подтвердило бы мои догадки.

Но на следующий день мне повезло. Мне удалось отскоблить небольшой кусочек извести — лишь самую малость, но на этот раз я убедилась, что на этой стене была картина.

  96