101 
Я не хотела ничего говорить, пока не удостоверюсь в ценности открытия.
В течение последующих дней я лихорадочно работала, и понемногу открывая роспись, я все больше убеждалась в том, что это настоящее произведение искусства.
Конечно, первым об этом услышать должен граф, и однажды утром, оставив инструменты в галерее, я отправилась в библиотеку в надежде найти его там. Однако его там не оказалось и, как и раньше, я позвонила; появился слуга — я попросила его передать господину графу, что хотела бы срочно поговорить с ним в галерее.
Мне сказали, что за несколько минут до этого он направился в конюшню.
— Пожалуйста, пойдите и скажите ему, что я хочу видеть его незамедлительно. Это очень важно.
Оставшись одна, я засомневалась, не проявила ли излишнюю дерзость. В конце концов, он может счесть, что такая новость могла бы подождать более подходящего момента. Может быть, он не разделит моего волнения. Но этого не может быть — убеждала я себя. В конце концов, в его доме обнаружилось еще одно произведение искусства.
Я услышала его голос в холле; дверь в библиотеку распахнулась: он стоял на пороге, глядя на меня с некоторым удивлением. Одет он был для верховой прогулки и, очевидно, пришел прямо из конюшни.
— В чем дело? — спросил он; в этот момент я поняла, что он ожидал услышать, что что-то случилось с Женевьевой.
— Я сделала важное открытие! Не могли бы вы сейчас пойти и посмотреть? Под слоями извести мне удалось обнаружить роспись... она, несомненно, представляет большую ценность.
— О, — сказал он, слегка улыбнувшись, — Конечно, я с удовольствием взгляну на этот шедевр.
— Я, видимо, нарушила ваши планы...
— Дорогая мадемуазель Лоусон, такое замечательное открытие превыше всего.
Я повела его в маленькую комнатку на выходе из галереи: фреска была там — видна была лишь небольшая ее часть — без сомнения, рука, лежавшая на бархате, пальцы и запястье украшены драгоценными камнями.
— Сейчас она несколько затемнена, требуется специальная обработка. Это портрет, и судя по тому, как положены краски... и искусно переданы складки бархата... работа настоящего мастера.
— Итак, такова оценка эксперта?
— Разве она не прекрасна?
Он взглянул мне в лицо и, улыбаясь, произнес: — Просто великолепна.
Я почувствовала себя уверенно. Я была убеждена, что под слоями извести было нечто удивительное, и мои многочасовые усилия не пропали даром.
— Конечно, не слишком много видно... — продолжал он.
— Но все же я ее нашла. Теперь мне нужно держать себя в руках, не слишком волноваться, не проявлять нетерпения. Безумно хочется увидеть все остальное, но работать нужно очень осторожно, стараясь никоим образом ее не повредить.
Он положил руку на мое плечо:
— Я очень благодарен вам.
— Надеюсь, теперь вы не жалеете, что доверили свои
картины женщине.
— Я быстро понял, что вы женщина, которой можно многое доверить.
Рука его слегка сжала мое плечо; блеск его глаз, радость открытия пьянили меня. Это было счастливейшее мгновение моей жизни.
— Лотер! — Клод хмурясь смотрела на нас, — Что случилось? Вы были внизу... а потом вдруг исчезли.
Его рука соскользнула с моего плеча, он обернулся:
— Мне передали новость, — сказал он. — Мадемуазель Лоусон сделала замечательное открытие.
— Что? — она шагнула вперед и смотрела то на него, то на меня.
— Совершенно замечательное открытие! — повторил он, глядя на меня.
— О чем вы?
— Смотрите! — сказал граф. — Она обнаружила роспись... очевидно, ценную.
— Это? Похоже на пятно краски.
— Вы так говорите, Клод, потому что не смотрите на него глазами художника. Мадемуазель Лоусон говорит, что это часть портрета кисти талантливого художника — это видно по тому, как он кладет краски.
— Вы забыли, что сегодня утром мы собирались на прогулку.
— Такого рода открытие извиняет мою забывчивость, вы согласны, мадемуазель Лоусон?
— Такие открытия случаются крайне редко, — ответила я.
— Мы уже опоздали, — сказала Клод, не глядя на меня.
— В другой раз вы должны рассказать мне побольше, мадемуазель Лоусон, — сказал граф, провожая ее к двери; в дверях он повернулся и улыбнулся мне. Клод заметила этот взгляд, и я почувствовала всю силу ее ненависти. Ей не удалось избавиться от меня, что само по себе было ощутимым ударом по ее самолюбию, ведь она была так уверена в своей неотразимости. Она должна была возненавидеть меня за свое поражение. Почему она так жаждала избавиться от меня? Неужели она действительно ревновала графа ко мне?
101 
