Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
125 
– Я не могу, – сказал я и метнулся к баркасу. – Капитан, скажите ей!
– А ты, Тернстайл, нашел здесь хорошенькую жену!
– Пожалуйста, капитан!
– Простите, мисс, – сказал он, утирая выступившие от смеха слезы. – Это решительно невозможно. Корабль – не место для леди.
Мы попрыгали в баркас и отчалили от берега, но ее это не остановило, она поплыла за нами и едва не получила за свои старания веслом по голове.
– Боже мой, Турнепс, – сказал мистер Кристиан, – а ты, похоже, обладаешь талантами, о коих мы и не догадывались.
Я покривился, не смея взглянуть на мистера Хейвуда. Через несколько минут Кайкала утомилась, а мы между тем уже подходили к «Баунти». Офицеры все еще посмеивались, она повернула к берегу, голова ее то скрывалась за волнами, то появлялась снова, – Кайкала покидала мою жизнь навсегда.
Да, она причинила мне боль.
Она предала меня, хоть и не видела в содеянном ею предательства.
А под самый конец повела себя так, что я порадовался расставанию с ней.
И все же я любил ее какое-то время. Мою первую женщину. Благодаря которой я узнал о себе много нового. Мне было грустно расстаться с ней. Вот вам, коли хотите знать ее, вся правда. И если, по-вашему, я излишне сентиментален, пусть будет так.
16
Итак, мы отплыли.
Остров скрылся из виду, матросы приступили к выполнению своих обязанностей, саженцы хлебных деревьев благоденствовали в горшках, капитан был счастлив снова вернуться в море, офицеры с довольным видом расхаживали по палубе и отдавали приказы, а я возвратился на мое место у капитанской каюты, готовый служить, но обдумывая побег и гадая, куда забросит меня судьба после Вест-Индии.
Если бы вы спросили об этом меня, я сказал бы, что моряки – каждый моряк – сожалели об оставленном позади Отэити, при этом понимали: все хорошее имеет пределы. И сказал бы потому, что именно так и думал.
Но был, как вам теперь хорошо известно, решительно не прав.
17
Оглядываясь на несколько коротких недель, прошедших между нашим уходом с Отэити и ночью, о которой сейчас пойдет рассказ, я с изумлением понимаю, что они составили целую вселенную разочарований, подавленности и происходящих на «Баунти» сговоров, о коих я пребывал в полном неведении. Ныне мне представляется, что на борту нашего судна имелось четыре отдельные группировки: первая состояла из одного человека, капитана, вторая из его офицеров, третья из матросов, а четвертая опять-таки из одной живой души, из меня – мальчишки, который, с одной стороны, обязан был обслуживать командира корабля, а с другой – страдал от отчуждения, возникшего между ним и экипажем. Я проводил многие ночи на палубе в поисках собеседников, да и вообще какого-то общества, но мои товарищи отвергали меня, полагая, что я донесу любое их слово прямиком до капитана. Мнение, безусловно, несправедливое, ведь за полтора проведенных мной на борту «Баунти» года я ничьего доверия ни разу не обманул, однако, поскольку главным доказательством моей бесчестности служила близость койки, на которой я спал, к капитанской каюте, любые попытки изменить отношение матросов ко мне были обречены на провал.
Конечно, временами они мне еще и завидовали. Все же понимали, что я обладаю непосредственным доступом к капитану. Последний относился ко мне с определенной добротой, хотя, узнай он, что я постоянно помышляю о бегстве с корабля, доброта эта сменилась бы чем-то для меня весьма неприятным. Так ведь и любой наш моряк готов был облобызаться с ним. Когда капитан выходил на палубу в терпимом настроении и обменивался любезностями с кем-то из матросов, последний вставал на задние лапки и сообщал мистеру Блаю все сведения, коих тот требовал, и много чего сверх них, подробно рассказывая о своей жизни на родине, о людях, по которым он скучал. Все сводилось к одному: капитан был на судне главным, обладал властью, и каждому хотелось погреться в лучах этого солнца.
Но это означало также, что мне никто доверяться не собирался.
Вечером 28 апреля я пребывал в беспокойном расположении духа. Мы покинули Отэити уже три недели назад, однако до Вест-Индии было еще далеко. Погода стояла ничем не примечательная, командой владела тоска. Из услышанных мной разговоров я знал, что матросы отнюдь не забыли об испытанном ими на острове, напротив, скучали по нему все сильней и сильней. Они говорили об оставленных там женщинах, о тамошней спокойной жизни, закончившейся так скоро. О рае, навсегда потерянном ими. А потом опускались на четвереньки и драили палубу.
125 
