121 
Трое пленников медленно выпрямились, и мне только сейчас удалось разглядеть их лица. Почерневшие от грязи; а самый молодой из них, Джон Миллуорд, похоже, недавно плакал, на его гладких щеках виднелись подтеки и целые русла слез. У Чарлза Черчилля был подбит глаз, кожа вокруг приобрела лиловато-зеленый оттенок.
– Что у вас с глазом, мистер Черчилль? – спросил капитан.
– Мы немного повздорили, сэр, – ответил тот полным искреннего раскаяния голосом. – Маленькое недоразумение, в котором повинен лишь я.
– Понятно, – сказал капитан. – Ну что же, джентльмены, мы вас нашли. Что вы можете об этом сказать?
Сказать им было нечего, все трое молчали, хоть мы и затаили дыхание, ожидая, что из их ртов польются просьбы о прощении. Однако они совсем ослабли, и, когда все же открыли рты, мы услышали лишь приглушенные сожаления.
– С сожалениями вы несколько запоздали, – сказал капитан. – Полагаю, вам известно, чем карается дезертирство?
Пленники взглянули на него, Миллуорд быстрее двух других, глаза его переполняла паника, заставившая капитана помрачнеть.
– Как вижу, вы это знаете, – продолжал он. – Да, я вижу по вашим лицам, что знаете, и очень хорошо. И точно так же знали, покидая ваши посты.
– Капитан, если можно, сэр, пожалуйста… – начал вдруг Маспратт, но капитан покачал головой:
– Нет, мистер Маспратт, нельзя. Я не желаю вас слушать. Мистер Моррисон, – позвал он помощника боцмана, изрядно, хоть тот и стоял всего в трех футах, повысив голос. – Вы и мистер Линклеттер, отведите этих… людей в трюм и закуйте в кандалы. Наказаны они будут завтра.
– Есть, сэр, – хором ответили названные двое и повели арестантов вниз, оставив всех нас при сумбурных чувствах, ибо мы испытывали, думая о дальнейшем, и волнение, и страх, поскольку знали, что оно будет ужасным.
Капитан оглядел команду, желая вроде бы сказать что-то, но передумал и тоже спустился в каюту. За ним быстро последовал мистер Кристиан, я шел последним.
– Как вы намерены поступить, сэр? – спросил мистер Кристиан, когда команда осталась далеко позади.
– Вы спрашиваете, как я собираюсь поступить? – удивленно произнес, оглядываясь, капитан. – Вправе ли вы задавать подобный вопрос, мистер Кристиан?
– Нет, сэр, – быстро ответил тот. – Я просто подумал…
– Существуют законы, сэр, – подрагивающим голосом начал капитан. – Условия найма, сэр. Существует, сэр, военный устав. И их надлежит держаться, твердо. Полагаю, вы последовали за мной, чтобы предложить мне смягчить наказание? Для ваших друзей, – настороженно прибавил он.
По всему судя, последних трех слов мистер Кристиан никак не ожидал и, прежде чем заговорить снова, основательно их обдумал. Мне показалось, хоть я мог и ошибиться, что они заставили его резко сменить галс.
– Ни в коем случае, капитан, – твердо заявил он. – На самом деле я последовал за вами, желая заверить вас, что полностью поддержу любое ваше решение.
– Ну разумеется, поддержите, Флетчер. – Капитан улыбнулся. – Я капитан. Вы – нет. Или вы поддерживаете меня, или я делаю вашу жизнь весьма огорчительной.
Мистер Кристиан нервно сглотнул, а я подумал, что по какой-то причине за время нашей стоянки на острове ветер, дувший между двумя этими мужчинами, несколько изменил направление. Мистер Кристиан перестал внушать капитану доверие, походило даже на то, что теперь мистер Блай относился к нему почти так же, как к мистеру Фрейеру в начале нашего плавания. Я связывал это с двумя обстоятельствами: во-первых, мистер Кристиан позволял себе большие, чем все прочие, вольности с женщинами Отэити – распущенность, которая не ускользнула от внимания капитана; во-вторых, найденный среди вещей Черчилля листок бумаги содержал список, где имя мистера Кристиана стояло рядом с именами дезертиров. Для того чтобы предъявить офицеру обвинения, этого было, разумеется, недостаточно, однако список внушал подозрения, игнорировать которые мистер Блай не мог.
– Увидимся завтра утром на палубе, мистер Кристиан, – сказал капитан. – Соберите команду к восьми склянкам.
Мистер Кристиан кивнул и покинул нас, а капитан повернулся ко мне, помолчал и негромко сказал:
– Проследи за тем, чтобы меня не тревожили, ладно? Мне нужно многое обдумать этой ночью. Испросить совета у моей совести и у нашего Спасителя.
Я ничего не ответил, понимая серьезность его положения, он же, истолковав мое молчание как согласие, вошел в каюту и закрыл за собой дверь.
121 
