116 
– Уйди, – сразу сказал капитан, ткнув в мою сторону пальцем.
– Сэр, может быть, офицерам захочется…
– Уходи, – повторил он. – Сейчас же.
Я, конечно, вышел из каюты, аккуратно закрыв за собой дверь, очень постаравшись, однако, оставить между ней и косяком дюймовый зазор, позволявший мне слышать, что говорится внутри. Все слова мне разобрать не удалось, но и расслышанных хватило, чтобы меня потрясти.
– …В вещах мистера Черчилля, вы говорите? – спросил капитан.
– Да, сэр, – ответил мистер Фрейер. – Я сам обнаружил его меньше часа назад.
– Список имен, – сказал капитан. – Как вы полагаете, что он означает?
– Это решать вам, капитан. Но, сами видите, здесь значатся имена трех дезертиров. В самом верху.
– Да, вижу. И имена нескольких других моряков. Что вы об этом думаете, мистер Кристиан?
Не знаю, где он стоял, однако весь его ответ свелся для меня к приглушенному бормотанию, ни одного слова я не различил.
– Но девятеро, сэр? – Это капитан. – Девять человек, собиравшихся дезертировать и остаться на острове? Это представляется мне абсурдным!
Мистер Кристиан заговорил снова, за ним мистер Хейвуд, ни того ни другого понять я не смог; следом опять раздался голос капитана:
– Нет, Флетчер, список останется у меня. Имена этих моряков должны быть известными сколь можно меньшему числу людей. Я понимаю, вы будете огорчены, но предпочитаю управиться с этим по-своему.
Голоса приблизились к двери, поэтому я запрыгнул в койку, накрылся простыней и притворился спящим. Через минуту-другую все четверо вышли из каюты, и трое офицеров молча удалились. Я чувствовал, что капитан стоит надо мной, вглядываясь в меня, и пошевелиться не смел. Постояв так немного, он вернулся в каюту, закрыл за собой дверь, а вскоре я и вправду заснул.
Я проснулся в полной темноте и услышал голоса. По звукам, которые до меня доносились, я понял, что стоит глубокая ночь и большинство матросов и офицеров спят по своим койкам, но что-то меня разбудило же. Наверное, проследовавшие мимо моей койки шаги, негромкий стук в дверь капитана. Ко времени, когда я полностью проснулся, я пропустил бо́льшую часть разговора в каюте и потому лежал неподвижно, дышал размеренно и слушал, закрыв глаза, его окончание.
– Не стоит ли вам расспросить их, сэр? – прозвучал вопрос – я узнал голос мистера Фрейера.
– Возможно, – ответил капитан Блай. – Но что толку? Мы же не знаем, почему мистер Черчилль включил их в свой список.
– Они не просто входят в список, капитан, – поправил его штурман. – Они его возглавляют.
– Это попросту невозможно, – сказал капитан Блай. – Двое мичманов? Попросту невозможно, – повторил он. – Отправляйтесь спать, мистер Фрейер. Довольно разговоров.
Несколько секунд прошло в молчании, затем штурман снова прошел мимо меня и вернулся в свою каюту, а капитан закрыл дверь своей.
На этот раз я не заснул.
13
Дни шли, а я, к великому моему смятению, так и оставался на борту «Баунти», не имея ни малейшей возможности сойти на берег. Попрощаться с Кайкалой я не успел, столь внезапно принял капитан решение вернуть команду на «Баунти». Ночь за ночью лежал я, мечтая о ней, пытаясь представить, что должна она думать обо мне, но когда я спрашивал у капитана, нельзя ли мне присоединиться к нему в его ежедневных поездках на остров (ради проверки того, как идет работа в питомнике), он качал головой и говорил, что спутники ему не требуются, а мое время лучше будет потратить на помощь матросам, которые готовили корабль к скорому отплытию.
Впрочем, я всего лишь лежал, пусть и с разбитым сердцем, в углу запыленного коридора, и это не шло ни в какое сравнение с ропотом моряков, которых все пуще злило навязанное им заточение. Конечно, многие винили во всем Маспратта, Миллуорда и Черчилля, дезертиров, ставших причиной неожиданного выверта нашей фортуны, однако еще большее недовольство вызывал у них капитан, хотя, по моему мнению, он просто отреагировал на проступок троицы ослушников, а вовсе не воспользовался первым подвернувшимся случаем, чтобы показать команде свою жестокую властность.
– Да, мог бы и я удрать с ними, и гори оно все огнем, – сказал Исаак Мартин как-то вечером, когда мы сидели на палубе «Баунти», глядя на береговые костры, на женщин вокруг них, столь мучительно близких и столь далеких, чтобы мы могли полакомиться ими.
– Так ты, значит, подумывал об этом, а, Исаак? – спросил помощник старшего матроса Джордж Симпсон, жуликоватый малый, к которому никто после одной истории, приключившейся во время картежной игры, сразу после пересечения нами 55-й параллели, ни малейшего доверия не питал; что-то там такое случилось с двойками, которые в нужные моменты появлялись неизвестно откуда, – как выяснилось потом, из задних карманов его штанов. История закончилась дракой, некоторое время вся команда считала его проходимцем, и даже сейчас никто ему до конца не верил. Честность в карточной игре есть непреложный догмат флотской жизни.
116 
