47 
Но что же было во всем этом самым пугающим? То ли, что меня без предупреждения вырвали из сна, странные ли одежды тех, кто это сделал, или присутствие на палубе людей, которым полагалось посапывать на своих койках или нести вахту? Нет, совсем не это. Безмолвие. Никто не произносил ни слова, я слышал лишь плеск воды о борт корабля, медленно шедшего вперед.
– Так в чем дело-то? – закричал я, постаравшись принять приятельский тон, такой, словно ничто меня не смущает, словно я сам надумал появиться на палубе именно в этот час именно этого утра и именно таким вот манером. – Что происходит?
И мгновенно ряды и шеренги людей расступились, и я увидел кресло, выкрашенное в желтый цвет и установленное в носовой части палубы. В кресле сидел еще один мичман, Джон Вильямс, которого я часто замечал на палубе погруженным в беседу с мистером Кристианом и его прихлебателем мистером Хейвудом; лицо мичмана было вымазано красной краской, на голове его сидел венок. Он поднял руку и ткнул в меня пальцем.
– Так это и есть головастик? – вскричал он густым бухающим голосом, поддельным, конечно. – Тот самый склизкий головастик?
– Он самый, ваше величество, – ответили державшие меня моряки. – Джон Джейкоб Тернстайл.
Ваше величество? – подумал я, пытаясь понять, что тут идет за игра, ибо если Джон Вильямс был особой королевских кровей, то я – всего-навсего ящерицей.
– Подведите его ко мне, – сказал Вильямс.
Я был бы рад остаться на месте, врасти ногами в палубу, однако мои конвоиры потащили меня вперед, а все остальные обступили кружком, и вот я уже встал перед нелепым существом, а моряки смотрели на меня, и в глазах у них полыхала смесь жестокости, страстного нетерпения и чего-то совсем уж дьявольского.
– Джон Джейкоб Тернстайл, – прорычал он, – ведомо ли тебе, почему ты предстал перед судом короля Нептуна?
Я смотрел на него и не знал, что лучше – расхохотаться ему в лицо или пасть на колени и молить о пощаде.
– Короля Нептуна? – переспросил я. – А кто он такой?
Я постарался убрать из моего голоса нервную дрожь, однако отчетливо услышал ее и обругал себя за трусость.
– Король Нептун перед тобой, – сказал один из моряков, я же насупился и покачал головой. – Трепещи в его присутствии, склизкий головастик, трепещи!
– Да какой же это король, – ответил я. – Это Джон Вильямс, его дело за бизанью присматривать.
– Молчать! – грянул Вильямс. – Отвечай на вопрос, который тебе задан. Известно ли тебе, почему ты предстал перед этим судом?
– Нет, – ответил я и помотал головой. – Если это какая-то игра, так никто не объяснил мне ее правил, поэтому…
– Тебя обвиняют в том, что ты – головастик! – объявил Вильямс. – Склизкий головастик. Что скажешь?
Я подумал, огляделся кругом, мне хотелось вернуться в трюм, к уюту и безопасности моей койки, однако по лицам стоящих вокруг мужчин было ясно, что любая попытка бегства может закончиться только слезами.
– Мне неизвестно, что это значит, – признался я. – А потому я думаю, что вряд ли могу быть им.
Вильямс раскинул руки, неторопливо обозрел моряков.
– Этим утром мы наконец пересекли великолепную центральную линию, что делит надвое земной шар, – гулким голосом возвестил он. – Сия линия отделяет север от юга, одно полушарие от другого, эта граница, которую мы называем Великим Экватором, и при переходе через нее король Нептун требует, чтобы ему принесли жертву. Одного головастика. Того из плывущих на судне, кто никогда еще не пересекал экватора.
Я открыл рот, однако слова из него как-то не шли. Попытался припомнить слышанные мной рассказы о морских ритуалах, о том, что происходит, когда корабли минуют экватор, что делают с новичками, которые его еще не пересекали, но точных подробностей вспомнить не смог. Впрочем, я знал, что ничего хорошего с ними не делают.
– Прошу вас, – сказал я. – Мне скоро завтрак капитану подавать. Не могу ли я вернуться к моим…
– Молчать, головастик! – рявкнул король Нептун, да так, что я подпрыгнул от неожиданности. – Слуги, – сказал он и посмотрел на двух моряков, стоящих слева и справа от меня, – предъявите нам головастика.
Они на мгновение ослабили хватку, но тут же кто-то третий вцепился в меня, а эти двое принялись сдирать с моего тела рубашку. Моряки радостно закричали, закричал и я, требуя, чтобы меня отпустили, однако новые руки принялись за мои штаны и, как я ни бился и ни лягался, стянули и их, а следом и исподнее. И вот я стою посреди палубы голый, точно только что явился на свет, и нечем мне прикрыться, кроме как ладонями. Я посмотрел в небо, и солнце сразу вышло из-за облака и ослепило меня, и это заодно со страхом и стыдом от того, что я стою перед командой, выставив напоказ свой срам, и заодно с дурными предчувствиями насчет дальнейшего нагнало на меня головокружение, и руки-ноги мои ослабли, а разум вернулся к тем мгновениям прошлого, которые я старался забыть. Мгновениям столь же вопиющего унижения.
47 
