Принеся ему тем утром завтрак и увидев его бледность, темные мешки под глазами и капли пота на лбу, я понял: что-то неладно, однако голова у меня была до того занята моей новой любовью, Кайкалой, что о состоянии капитана я и думать не стал.
– С добрым утром, капитан, ваше святейшество, сэр, – радостно выпалил я. – И с хорошим, ясным утром, будьте уверены.
– Боже милостивый, Тернстайл, не знай я тебя лучше, так принял бы за ирландца, – сказал капитан раздраженно. Меня это нарекание не задело. Поклеп насчет того, что я изображаю ирландца, был одним из обвинений, предъявленных мне, тогда еще склизкому головастику, тем самым ослом, королем Нептуном. – Твой слог с каждым днем становится все более заковыристым.
– О нет, капитан, – торопливо ответил я и покачал головой. – Вы ошибаетесь. Не стану спорить, я знал в Портсмуте нескольких ирландцев, людьми они были сомнительными и выражались слишком уж замысловато, особенно когда выпьют, а выпивали они часто, и потому я их чурался.
– Да, да, – отозвался он так, словно я ему бог весть как досаждал, и принялся, кривясь от брезгливости, ковырять вилкой в том, что лежало на принесенной мной тарелке. Он явно был не в настроении слушать мою болтовню. – Святые небеса, Тернстайл, тебе даже в голову не пришло принести мне свежей воды.
Я подумал, что он, похоже на то, помешался, потому как на краю стола, рядом с хлебом и фруктами, стоял кувшин с водой, которую я минут десять назад сам набрал из ручья.
– Да вот же она, капитан, – сказал я, чуть придвигая к нему кувшин. – Налить вам чашку?
– Я не младенец, – отрывисто ответил он, не без удивления глядя на воду, – ведь и вправду же странно было, как это капитан ее не заметил. – Думаю, я способен кормиться и без твоей помощи.
– Как скажете, сэр, – ответил я и начал собирать вещи, небрежно разбросанные им по земле прошлой ночью, как оно принято у джентльменов, знающих, что всегда найдется слуга, который придет и устранит учиненный ими беспорядок. Их этому матери учат. Прибираясь, я помалкивал, мне хватило ума понять, что капитану не до разговоров. За проведенные нами здесь недели настроение его все ухудшалось, хоть работа у нас и шла полным ходом. Я подозревал, что его приводит в уныние резкая смена образа нашей жизни. Сама природа нового была такова, что в иные дни капитан вообще ни одного из своих офицеров не видел, команда же не собиралась вся вместе с вечера, после которого мы заметили землю. Капитан сознавал, что физическая сторона жизни на Отэити пришлась всем его морякам по душе, что они легко и свободно сходятся с новыми знакомцами.
Для капитана поставили отдельную хижину, вернее сказать, палатку – в тени прибрежных деревьев, но достаточно далеко от воды, что избавляло его от тревог насчет намокшей постели. Моряки в большинстве своем спали в гамаках и на пляже. Разумеется, многие уже нашли себе по женщине, чтобы проводить с ней ночи. Или по две женщины. Или, как мистер Холл, по четыре, да еще и мальчика в придачу, однако это уже другая история, – он мог, вернувшись в Англию, обсуждать ее с миссис Холл, но для этих страниц она не годится. Мне только еще предстояло познать женскую ласку, и я старался что было сил не тратить слишком много времени на пылкие помыслы о ней. Да, так вот палатка капитана была особенно удобна. В ней имелся стол, на котором лежали карты, судовой журнал и ежедневные рапорты касательно хлебных деревьев, капитан проводил за ним немало времени, заполняя журнал и сочиняя письма к сэру Джозефу, в которых рассказывал о ходе работ, хотя как он собирался отправить их адресату, я не знал.
– Фрукты нынче утром не очень хороши, – сообщил после недолгой паузы капитан, удивив меня, поскольку я успел стибрить парочку-другую и нашел их на редкость вкусными. Сладкими и сочными, мне такие нравились.
– Правда, сэр? – спросил я и собрался добавить еще несколько слов, может быть, даже поспорить с ним, но тут он удивил меня еще пуще, выругавшись, вскочив с койки и бросившись ко мне на скорости, какой никогда еще в моем присутствии не развивал. На миг я решил, что это изъяны фруктов взбесили его и теперь капитан намеревается сбить меня с ног и снести мою голову с плеч, но и опомниться не успел, как он шеметом пронесся мимо меня к уборной, где и облегчился – быстро, но продолжительно и на громкий, чрезвычайно неприятный манер. Я прикинул, не уйти ли мне, однако по утрам капитан обычно отдавал распоряжения касательно того, что я должен сделать в течение дня, и мне было ясно: при нынешнем его настроении я, смывшись без всякого разрешения, наживу неприятности.