Особенно,... 
78 
— Едем туда. Пока ребята будут собираться, мы поменяем знаки на машине и сотрем отпечатки.
— Надо же. Именно сейчас, когда он только-только научился рисовать, — посетовал Кромс.
— Да, именно сейчас, когда выяснилось, что братья Клермон вроде бы ни при чем, — сказал Адамберг и раздавил каблуком окурок.
— А малыш? — спросил вдруг встревоженный Кромс. — Что с ним будет?
— Ты увезешь его в Гранаду. Мы же договорились.
— Нет, я про Эльбо. Что с ним будет?
— Голубь останется с нами. Нельзя брать его с собой, тебя мигом опознают.
— Ему еще какое-то время надо будет дезинфицировать лапы. Раз в три дня. Обещай мне, что не забудешь об этом, обещай, что будешь о нем заботиться.
В четыре утра Адамберг и Вейренк смотрели вслед удаляющимся задним фарам машины, а у их ног стояла клетка, в которой ворковал голубь. Адамберг дал сыну с собой полный термос кофе.
— Надеюсь, ты не зря заставил его уехать, — тихо сказал Адамберг. — Надеюсь, ты не отправил его навстречу гибели. Им ведь придется гнать машину всю ночь и весь день. Они будут без сил.
— Беспокоишься за Армеля?
— Да.
— У него все получится.
- Ты дерзкий замысел в душе своей лелеешь,
- Но как осуществить его, не разумеешь,
- Ведь столько на пути препятствий и помех…
- Исполнись мужества — и ждет тебя успех!
— Как они догадались насчет Мо?
— Ты слишком скоро провернул дело. Без единой ошибки, но слишком уж скоро.
— У меня не было времени. И выбора тоже.
— Знаю. Но ты зря затеял это втайне от всех.
- Ты все взял на себя, решил: «Управлюсь сам!» —
- И не доверился испытанным друзьям,
- Которые не раз тебя спасали прежде…
- Одумайся! Пойми: в них вся твоя надежда!
Надо было позвонить мне.
XXVI
Граф принялся за дело. Переговоры заняли у него весь вечер и продолжились на рассвете. Достигнутый результат убедительно доказывал силу его привязанности к старой Леоне: уже в половине двенадцатого врача тайно доставили в ордебекскую больницу. Вальрэ разбудил старика-судью в шесть утра, повелительным тоном объяснил, что от него требуется, и через три часа ворота тюрьмы Флери распахнулись, чтобы пропустить кортеж автомобилей, увозивший заключенного в Нормандию.
Две машины без отличительных знаков встали на парковку для медицинского персонала, где их не могли видеть случайные прохожие. Врача сопровождали четверо конвойных, по два с каждой стороны, он был в наручниках. При виде его здорового, более того, жизнерадостного лица Адамбергу стало немного легче. Он беспокоился: Кромс не давал о себе знать, да еще Ретанкур упорно молчала. Впервые за все время у него закралась мысль, что Ретанкур, его боевая торпеда, прошла мимо цели либо по каким-то причинам не сработала. Возможно, это подтверждало гипотезу графа. Если Ретанкур ничего не нашла, значит находить было нечего. Помимо одного-единственного факта, за который ухватился комиссар, — позднего возвращения Кристиана домой, — братья Клермон не дали никаких поводов для подозрений.
Врач своей раскачивающейся походкой двинулся к Адамбергу. Он был опрятен, прилично одет. В тюрьме он не потерял ни грамма веса, скорее, даже наоборот, поправился.
— Спасибо за прогулку, Адамберг, — сказал он, пожимая руку комиссару. — Выезд на природу всегда освежает. Пожалуйста, не называйте меня здесь моим настоящим именем, я хочу, чтобы оно осталось незапятнанным.
— Как же мне вас называть? Доктор Эльбо — это вас устроит?
— Вполне. А как насчет шума в ушах? Он вас еще донимает? Я ведь успел провести с вами только два сеанса.
— Все прошло, доктор. Бывает, правда, легкий свист в левом ухе, но очень редко.
— Ну, это безделица. Я избавлю вас от нее еще до того, как вернусь обратно с этими господами. А что там с котенком?
— После вашего ухода маленькая Шарм вовсю начала сосать мамино молоко. А как вам в тюрьме? За все время, что вы там, у меня не было возможности съездить повидаться с вами. Извините.
— Что вам сказать, мой друг? У меня нет ни минуты свободной. Я лечу директора — его мучают застарелые боли в спине, лечу заключенных — у кого-то депрессивная соматизация, а у кого-то пышным цветом расцвели детские психотравмы, — должен признать, попадаются интереснейшие случаи, и надзирателей — среди них много наркозависимых, и многие страдают от постоянно сдерживаемого стремления к насилию. Я поставил условие: буду принимать только пять человек в день, и ни одним больше. Конечно, денег я с них не беру, не имею на это права, но они находят способы отблагодарить меня. Удобная камера, смягчение режима, приличная еда и сколько хочешь книг, — в общем, мне не на что жаловаться. У меня такой обширный материал для наблюдения, что я решил написать фундаментальное исследование о психическом травматизме в тюрьмах. Но расскажите мне о вашей больной. Что произошло? Каков диагноз?
78 
