Подумал о ней, такой откровенной, такой свежей, с кучей маленьких потайных карманов, содержащих куда больше того, что она раскрывала о себе.
Пар поднимался: вода пульсировала, ее руки гладили его, бросая вызов, словно шепча приглашение.
Желание пело в его крови. Сгущалось, как пар, в жаре и влаге.
Он приподнял ее, подержал, как балерину на пуантах, жадно овладевая ее ртом, горлом, пока она не вцепилась ему в волосы, чтобы сохранить равновесие. Она что-то высвободила в нем. И чувствовала это в безумном биении его сердца, в отчаянной скачке его рук по своему телу.
Буйный восторг охватил ее.
Взять, просто взять… сплошные жадность и похоть и ненасытный голод плоти. Ощущение этого под ласками алчных рук, вкус языка, сплетенного с языком.
Он с отчаянным нетерпением сжал ее бедра, поднял еще на дюйм.
И ринулся в нее, так бурно, так резко, что она вскрикнула. Потрясенно. Торжествующе.
Быть настолько желанной – безоглядно желанной – и желать в ответ… это больше, чем она когда-либо испытывала. Она льнула к нему. Дыхание со всхлипами вырывалось из глотки под аккомпанемент громких шлепков плоти о мокрую плоть.
Она вобрала его в себя, окутала, завладела им и позволила владеть собой.
И наконец, громко закричав от наслаждения, капитулировала. Прильнула к нему, готовая растечься лужицей у его ног, если не прижмется покрепче.
Она перестала понимать, где они, почти не помнила, кто они, только цеплялась за него под бешеный галоп сердца, грохот которого отдавался в ушах.
Он бы отнес ее в постель, если бы хватило сил.
Отдышавшись, он прислонился щекой к ее макушке.
– Согрелась?
– Определенно.
– Но прошло не слишком много времени.
– Иногда ты слишком спешишь.
– А вот ты иногда очень нетерпелива.
Он отступил, открыл шампунь и, не отрывая взгляда от ее лица, стал намыливать ее волосы, пропуская их между пальцев. Потом повернул ее к себе, собрал ее волосы кверху и погрузил в них пальцы, массируя.
Дрожь восторга снова прошла по ее телу.
– Боже, ты умеешь жить!
– Всем иногда необходимо собраться с мыслями и лишь потом действовать.
На этот раз все было долго. Жарко и долго.
Проснулся он в тихой тьме. Потянулся к ней. Понял, что это стало привычкой. И недовольно повернулся на бок, когда не нашел ее.
Проверил время. Уже давно наступило утро. Он был бы счастлив оставаться там, где есть – будь она рядом, – снова заснуть или задремать вместе с ней.
Но поскольку он был один, то поднялся, раздвинул шторы и впустил итальянское солнце.
Он рисовал почти такие сцены – тени, обожженные солнцем дома, текстуры. Прекрасно, но слишком типично для картин. Его картин. Но если добавить женщину на крылатом коне, с развевающимися волосами, с подъятым мечом, все станет другим. Армия женщин: кожа и сверкающее вооружение, летящая над древним городом. Где произойдет битва?
Он должен написать картину – и выяснить.
Аш вышел из спальни, увидел, что гостиная так же пуста, как кровать. Он уловил запах кофе. Пошел на запах и увидел Лайлу в спальне поменьше. Она сидела за компьютером, стоявшим на маленьком изогнутом письменном столе.
– Работаешь?
От неожиданности она подскочила, как испуганный кролик, и рассмеялась.
– Боже! В следующий раз постарайся немного пошуметь или сразу вызывай «Скорую». Доброе утро.
– Договорились. Это кофе?
– Я заказала в обслуживании номеров. Надеюсь, ты не возражаешь.
– Еще бы, возражать!
– Возможно, он не слишком горячий. Я встала довольно давно.
– Почему?
– Полагаю, по привычке. Потом я выглянула в окно и пропала. Кто способен спать в таком окружении? Ну, очевидно, Люк и Джули, поскольку из их номера не слышно ни звука.
Он отпил кофе. Она права, горячим его не назовешь. Но пока что сойдет.
– Как хорошо! – воскликнула она. – А Джули и Люк так прекрасно смотрятся вдвоем.
Он что-то утвердительно промычал. Подумал об откровениях Люка.
– Хочешь позавтракать или собираешься еще поработать? Я все равно собрался заказать еще кофе.
– Я бы поела. С работой пока что покончено. Я дописала книгу.
– Как?! Дописала?! Потрясающе!
– Мне не следовало так говорить, потому что все нужно прочитать еще раз, отредактировать и поправить. Но в основном книга закончена! Во Флоренции! А первая была дописана в Цинциннати. Согласись, это не одно и то же.
– Нам следует отпраздновать.
– Я о Флоренции. Одно это уже праздник.