— Родители Джейсона позвонили моей матери.
Тори поджала губы, ее глаза наполнились слезами.
— Так ты знаешь…
— Да. — Он попытался притянуть ее в объятия, но она высвободилась.
— Как дети?
— С ними все в порядке. Они сейчас у мамы.
Тори кивнула. По ее лицу текли слезы.
— Мне так жаль, — прошептал Чанс.
— Он был таким молодым. Таким умным. Все было впереди.
Понимая, что она вспоминает юношу, в которого влюбилась, Чанс тяжело сглотнул:
— Я уверен в этом.
— И веселым. — Тори встала и стала мерить шагами комнату. — И сильным.
— Врачи сказали моей маме, что он ушел сам.
Тори кивнула. Чанс набрал в грудь воздуха:
— Еще они сказали, что он умер через несколько минут после нашего визита.
На это Тори тоже кивнула, поджав губы. Чанс с облегчением продолжил:
— Иногда люди цепляются за жизнь, потому что волнуются о том, кто будет заботиться об их близких. Они считают, что наш с близнецами визит продемонстрировал Джейсону, что о тебе позаботятся.
Тори подавила смешок.
— Так что он смог пойти дальше. Он оставался, пока не убедился, что с тобой все в порядке.
— Это на него похоже.
Воодушевленный, Чанс поднялся:
— Ну конечно. Ведь он любил тебя и хотел, чтобы после его смерти с тобой все было хорошо.
Тори промолчала.
— Он просто хочет, чтобы с тобой все было в порядке, — продолжал Чанс.
Тори внезапно развернулась:
— Он этого хочет? По-моему, это ты хочешь.
— Конечно, хочу, но это не значит…
— Я знаю, ты и все остальные считают, что я должна радоваться концу его страданий. — Голос у нее сорвался. — Но я не могу. Мне так грустно, что, честное слово, у меня сердце разрывается.
Чанс сделал шаг ей навстречу:
— Тори…
Она жестом остановила его.
— Не надо. Пожалуйста. Все это, — она обвела рукой комнату, — трудно понять. Я должна оплакивать мужчину, которого обожала. Десять лет он был любовью моей жизни. А когда он больше всего нуждался во мне, я была здесь.
— Тебе нужно зарабатывать на жизнь.
— Я создавала новую жизнь. Хотя он еще не умер.
А теперь мне нужно скорбеть.
— И у тебя будет для этого время и возможность.
Она яростно помотала головой:
— Нет! Разве ты не понимаешь? Я не могу здесь оставаться. Это место напоминает мне о том, что, когда он уходил, я тоже уходила. К тебе.
— Не говори так.
— Это правда. Мы оба это знаем. — Мы ничего не делали… Тори нахмурилась.
— Мы все делали. Все важное. Мы разорвали связь с ним.
— Нет. Мы оба были очень осторожны и уважительны по отношению к нему.
Тори покачала головой, а потом потерла лицо руками. Чанс сделал еще один шаг навстречу.
— И то, что мы чувствуем, — не глупость, не мишура. — Он очень тщательно выбирал следующие слова. — Потому что я тоже тебя люблю. Искренне. Всем сердцем.
Тори закрыла глаза, потом открыла и решительно пошла в спальню. Чанс последовал за ней, но Тори не сказала ни слова, только схватила почти полную дорожную сумку и сложила в нее оставшиеся вещи.
Его охватили скорбь и отчаяние. Он сказал, что любит ее, а Тори нечего ответить? Она уходит? Дыхание перехватило, боль пронзила бешено бьющееся сердце. У него в голове мелькали миллионы аргументов. Причины, по которым она должна остаться. Но если она не отвечает на признание в любви, то разве может он произнести слова, которые она признает достаточно важными?
Чанс смотрел, как Тори пересекает гостиную, сгорбившись; ее горе было видно в каждом шаге. Он убеждал себя, что ей просто нужно время, чтобы во всем разобраться, а потом она вернется. Может, не после похорон. Может, только через несколько недель. Но через месяц, разобравшись во всем произошедшем, она вернется.
Но, когда за ней закрылась дверь, он уже в этом сомневался.
И снова джип Чанса въезжал в величественные черные ворота. На этот раз — при кладбище Сент-Джон. Длинная череда автомобилей с похоронными флагами на капотах выстроилась между тонкой лентой дороги и высокими сугробами рядом. Он не стал парковаться в конце этой очереди, а оставил джип рядом с группой деревьев, вышел и понадеялся, что черное пальто позволит ему слиться с темной корой окружающих стволов.
Скорбящие жались под маленьким элегантным навесом, который хлопал на зимнем ветру. Чанс немедленно разглядел Тори. Она жалобно всхлипывала; отец обнимал ее за плечи, а мать поддерживала с другой стороны.