— Доброе утро… нет, я вижу уже день. Тогда доброго вам дня.
— Добрый день, — ответил он.
— Надеюсь, вы здоровы.
— Я здоров, если вы здоровы…
И так далее, и даже в сокращенном виде этот ритуал стал впечатляющим напоминанием о хороших манерах. Потом Сильвии:
— Какое у вас дело?
— Господин Мандизи, я из миссии Святого Луки и приехала узнать, почему нам не прислали партию презервативов. Она должна была прибыть от вас еще в прошлом месяце.
Чиновник будто увеличился в размерах, он привстал из-за стола, и выражение удивления на его лице сменилось негодованием.
— С чего вы взяли, что я стану разговаривать с женщиной о презервативах? Неужели это и есть то дело, с которым вы пришли ко мне?
— Я врач больницы при миссии. В прошлом году правительство издало указ о том, чтобы все больницы, расположенные в буше, обеспечивались презервативами.
Очевидно, господин Мандизи ничего не слышал о таком указе, но теперь он дал себе время подумать, промокая лоб, блестящий от пота, очень большим белым платком. Лицо его было из тех, что с трудом усваивают авторитетное выражение. Оно было от природы приветливое, желающее угодить, и хмурая гримаса, которую Мандизи старательно строил, не шла ему.
— Господин Мандизи, должно быть, вы слышали, что появилась плохая болезнь… это новая, очень плохая болезнь, и она передается половым путем.
Чиновник выглядел так, будто его заставили проглотить что-то невкусное.
— Да, да, — сказал он, — и нам известно, что эту болезнь изобрели белые, чтобы заставить нас надевать презервативы. Тогда мы не будем рожать детей и станем слабым народом.
— Простите меня, господин Мандизи, но это устаревшее мнение. Это правда, что раньше ваше правительство отрицало существование СПИДа, но теперь оно говорит, что, возможно, СПИД все-таки есть и что людям нужно пользоваться презервативами.
Хмурую гримасу на приятном широком, черном лице чиновника сменила тень издевки. Тогда заговорила Ребекка, обращаясь непосредственно к нему, на их языке, и у нее получалось лучше, потому что господин Мандизи слушал ее, повернулся к ней лицом, к этой женщине, с которой он не мог, так диктовала ему его культура, обсуждать подобные темы, во всяком случае — не на публике.
Затем он спросил у Сильвии:
— Вы думаете, что эта болезнь уже здесь, в нашем районе, с нами? Худоба здесь?
— Да, я знаю это наверняка. Я знаю, господин Мандизи. От этой болезни умирают люди. Видите ли, проблема в диагностике. Кажется, что люди умирают от пневмонии, или от туберкулеза, или от кожных болезней, от язв, но на самом деле у них СПИД. Здесь его называют худоба. И уже очень много больных. Гораздо больше, чем когда я только приехала сюда.
Потом заговорила Ребекка, и господин Мандизи слушал — не глядя, углубленный в свои мысли, но кивал.
— И вы хотите, чтобы я позвонил в главное управление и попросил присылать нам презервативы?
— И еще у нас не осталось таблеток от малярии. У нас вообще почти не осталось медикаментов.
— Доктор Сильвия покупала для больницы лекарства на свои деньги, — сказала Ребекка.
Господин Мандизи кивнул, посидел в задумчивости. Потом, разом сменив образ начальника на противоположный — просителя, наклонился через стол к Сильвии и поинтересовался:
— А вы можете посмотреть на человека и сказать: болен он худобой или нет?
— Нет. Для этого нужно сделать анализы.
— Моя жена больна. Она все время кашляет.
— Это не обязательно СПИД. Она потеряла вес в последнее время?
— Она худая. Она слишком-слишком худая.
— Вам нужно отвезти ее в большую больницу.
— Я возил. Ей дали мути, но она все равно болеет.
— Иногда я посылаю образцы крови на анализ в Сенгу — если человек не слишком болен.
— То есть если человек уже очень болен, то вы не делаете анализ?
— Иногда люди обращаются ко мне, когда болезнь зашла так далеко, что я вижу: они умрут. И нет никакого смысла тратить деньги на анализы.
— В нашей культуре, — произнес господин Мандизи и благодаря этой часто повторяемой формуле вновь настроился на начальственный лад, — в нашей культуре имеются очень хорошие лекарства, но вы, белые, презираете их.
— Я вовсе не презираю их. Я дружу с нашим местным н'ганга. Иногда даже прошу его помочь. Но он говорит, что ничего не может поделать со СПИДом.
— Может, поэтому его лекарство не помогло моей жене?