81 
— Бедный мой мальчик, — сказал Вильгельм.
— Отправить ее туда… в эту…
— В психушку, ты хочешь сказать, дорогой мой? Но это ничего, не переживай. И не сходи с ума, — со смехом закончила Молли.
Вернулся Эндрю, завершив разговор по телефону. Все уселись и стали ждать, Колин — с мокрыми глазами, и слушали, как сумасшедшая женщина на диване поет свою «Салли» снова и снова, и ее чистый голосок разбивал сердце не только у Колина.
Это печальное происшествие притушило веселье, царившее за кухонным столом. Мнения присутствующих разделились, и в конце концов компания развалилась.
Звонок в дверь. Эндрю спустился в прихожую. Вернулся он в сопровождении усталой женщины средних лет в невзрачном сером комбинезоне, а через локоть у нее была перекинута — да, смирительная рубашка.
— Ай-яй-яй, Молли, — укорила она беглянку. — Убежать от нас в такой день. Ты же знаешь, что в Рождество у нас всегда не хватает людей.
— Плохая Молли, — сказала больная женщина, поднимаясь с дивана при помощи Фрэнсис. — Противная Молли Марлен. — И она ударила себя по руке.
Сотрудница клиники оглядела свою подопечную и решила, что применять силу нет необходимости. Она обняла Молли (Марлен) за плечи и повела ее к двери, а оттуда вниз по лестнице. Все, кроме Юлии, следовали за ними.
— Прощайте-е-е… Не плачьте-е-е… — Молли обернулась лицом к тем, кто приютил ее на время. — Тогда было хорошее время, — сказала она. — Самые счастливые для меня годы. Меня все любили. Они называли меня Марлен… И всегда просили спеть «Салли». — И она, напевая свою «Салли», почти повиснув на руке сотрудницы клиники, пошла к выходу.
— Это все из-за Рождества, — пояснила, уходя, женщина в сером комбинезоне. — На Рождество у них всегда плохое настроение.
Колин, заливаясь слезами, сказал матери:
— Как мы могли? Как такое возможно? В такую ночь никто не выгнал бы на улицу даже собаку.
Он взбежал по лестнице на третий этаж. Софи, услышавшая его шаги из кухни, последовала за ним, готовая утешать и успокаивать. В общем-то, ночь выдалась погожая, но дело, разумеется, было не в погоде.
На следующий день Колин поехал на автобусе в психиатрическую клинику. О заведении этом он знал только то, что оно обслуживает север Лондона. Большое, широко раскинувшееся здание могло служить декорацией к готическому роману. Колина впустили в бесконечный коридор (длиной чуть ли не в четверть мили), выкрашенный до самого потолка масляной краской тошнотворного зеленого оттенка. В конце коридора обнаружилась лестница, на ступенях которой Колин встретил ту самую женщину, что прошлой ночью приезжала за Молли-Марлен. Она сообщила ему, что Молли Смит сейчас находится в двадцать третьей палате и что Колин не должен расстраиваться, если больная не узнает его. Сегодня на сотруднице клиники вместо серого комбинезона был полиэтиленовый халат, в руках она держала стопку полотенец и сильно пахнущее мыло. Двадцать третья палата оказалась большой, с широкими окнами, светлой и полной воздуха, только нуждалась в покраске. На стенах с помощью скотча были развешаны веточки остролиста. Мужчины и женщины самых разных возрастов сидели на стульях. Одни из них смотрели в никуда, другие, судя по порывистым движениям, занимались чем-то в своей, неведомой другим людям реальности, а группка из примерно десяти человек как будто проводила чаепитие: они держали в руках кружки, передавали друг другу печенье и разговаривали. Среди них Колин нашел Молли, или Марлен. Неуклюжий и смущенный, беспомощный, как ребенок в комнате, полной взрослых, он сказал:
— Здравствуйте, вы помните меня? Вы вчера были у нас дома.
— У вас дома? Батюшки, я и не помню. Значит, я опять отправилась гулять? Иногда я хожу гулять, и тогда… но что же ты стоишь, садись. Как тебя зовут?
Колин сел на свободный стул рядом с Молли, ощущая, что все до единого пациенты смотрят на него — в надежде, что случится что-нибудь интересное. Он мучительно пытался придумать, что бы сказать, когда в палату заглянула все та же работница клиники — то ли медсестра, то ли нянечка — и объявила:
— Ванна освободилась.
Один из пациентов встал и вышел.
— Я следующая, — сказала Молли и улыбнулась Колину. В ее глазах горел слабый, но неподдельный интерес.
Колин выпалил:
— Сколько времени… то есть… вы уже давно здесь находитесь?
— О да, дорогой мой, очень давно.
81 
