Внезапно он смутился и отвел взгляд. Мэриан схватила его за руку.
— Гаретт! Что ты задумал?
Он отвел ее руку и, на миг сжав ей пальцы в своей ладони, отпустил.
— Запомни, никто не должен входить сюда, — только и сказал он. Затем резко повернулся и вышел.
Несколько минут она молча стояла, глядя на закрывшуюся за ним дверь полными слез глазами.
— Я люблю тебя, Гаретт, — наконец прошептала она, отчаянно надеясь, что когда-нибудь настанет день, когда она сможет открыто сказать ему об этом.
А затем, чувствуя, как ее сердце разрывается от боли и тревоги за него, свернулась калачиком в большом кресле и стала ждать.
* * *
Гаретт нервно расхаживал по фойе перед королевской гостиной и бросал нетерпеливые взгляды на закрытую дверь. Никогда еще он так не нуждался в королевской благосклонности, и никогда раньше он так не боялся, что ему в ней откажут.
Вот что бывает, когда в деле замешана женщина. Первый раз в своей богатой событиями жизни он чувствовал, как замирает от страха его сердце, причем не за него самого. Конечно, от этого страх не стал менее реальным. От одной только мысли о том, что его Мина — леди Мэриан — окажется в руках королевской стражи, кровь застывала в его жилах. Он не представлял, каким образом она сумела так глубоко проникнуть в его душу и так прочно там обосноваться, он знал только, что не в силах расстаться с ней.
Но что хуже всего — он и не хотел ничего иного.
— Его Величество милостиво согласился принять графа Фолкхэма, — объявил секретарь, распахивая перед Гареттом дверь королевских покоев.
Гаретт выпрямился, чувствуя, как бешено бьется сердце. Такого с ним, пожалуй, еще никогда не было. С огромным трудом он постарался придать себе беспечный вид не обремененного заботами человека. Ему пришлось напомнить себе, что это всего лишь одна из многих проведенных им встреч-поединков, когда он с блеском получал информацию, не выдав ни единым взглядом как своего интереса, так и того, что ему вообще что-либо известно о предмете, о котором шла речь. Все было как всегда, за исключением одного — на этот раз его противником был сам король. Спокойным, ровным шагом Гаретт направился следом за слугой.
Карл стоял возле окна, наблюдая за тем, как его очередная любовница гуляет в саду вместе со своей любимой собачкой. Но едва Гаретт вошел, как король повернулся к нему с широкой, приветливой улыбкой.
— Ваше Величество! — произнес Гаретт с почтительным поклоном.
— Итак, вы намерены отказаться от своего затворничества, друг мой?
Гаретт непонимающе смотрел на короля. Тот усмехнулся.
— А я все думал, отчего это Фолкхэм-хауз имеет для вас такую притягательную силу, что вы даже случайно не соизволили почтить нас своим обществом. Но затем Хэмпден сообщил нам, что вы заперлись в этом старом поместье от мира вместе со своей новой любовницей. Это, конечно, все объясняет.
Гаретт никак не рассчитывал на такое начало беседы, и озабоченная морщинка на мгновение прорезала его лоб.
— И что еще Хэмпден сообщил вам о моей любовнице?
Карл, видимо, был весьма доволен, что ему удалось привести в замешательство своего друга, известного своей невозмутимостью.
— Что это весьма экстравагантная штучка — цыганка или что-то в этом роде — и что у нее очень бойкий язычок. И еще он сообщил, что она необычайно прелестна.
Гаретт едва слышал эту последнюю фразу. Итак, Хэмпден ничего не сообщил королю о его подозрениях насчет Мины. Спасибо и за это.
— Хэмпдену следовало бы пока держать при себе свои наблюдения, — заметил Гаретт, легко принимая на себя ту легкомысленную роль, которую Хэмпден непреднамеренно навязал ему.
— Ну же, Фолкхэм, вы должны привести ее ко двору. Позвольте нам взглянуть на это сокровище. Или вы здесь как раз для этого?
Гаретт прямо встретил вопросительный взгляд короля.
— Нет, Ваше Величество. На этот раз я приехал просить вас о милости.
— О милости?
— Это касается человека, который нас обоих очень интересует.
Карл вернулся к окну и, нахмурившись, спросил:
— Ваш дядя?
— Да.
Выражение сильного беспокойства исказило черты короля.
— Не знаю, что еще я могу сделать для вас в этом деле. Вы и сами хорошо постарались. Его репутация полностью погублена, он весь в долгах, к тому же он потерял почти всех своих могущественных друзей. Никто сейчас не осмелится помогать ему, зная, как он обошелся с вами.