72 
Она узнала голос Вай-мира. Женщина тяжело дышала. Он отпустил её, но его руки, уже соскользнув вниз, коснулись выпуклого живота Мерыи и задержались на нём чуть дольше, чем следовало. Так, значит, вот о ком он беспокоился — о детях. Не хотел, чтобы она, корчась и катаясь по земле, причинила им вред. Мерыа резко оттолкнула стража.
— Со мной всё в порядке.
Она двинулась к Во-грт, которая собирала весь род вместе. Вай-мир пошёл за ней, тихий и бесстрастный, как тень.
Как же легко было столкнуть её жизнь с проторённой колеи. Слова предводительницы: «Ни один ребёнок не выжил. Теперь кто-то должен остаться, чтобы позаботиться об остальных». Потом она перебрала палочки и узелки в «ожерелье судеб» и... жребий пал на Мерыю. Избрана, выпихнута из членов рода, брошена.
* * *
— Мерыа!
Она очнулась. Лист, который она безжалостно теребила, уже совсем ни на что не был похож. Огромные глаза Вай-мира на его худом лице казались ещё больше.
— Больно? — спросила она. -Нет.
Он изменил позу, зашелестев листьями на ложе.
— Не можем мы всё время есть грибы,— сказал он.
— Знаю,— коротко отозвалась она.
— Нам нужно мясо.
— Знаю! — уже громче повторила она с раздражением. Приближались сумерки — скоро наступит пора охоты.
Мерыа принялась укреплять на плече предохранительный щиток. Он был идеально подогнан. Сделал его Вай-мир во время вынужденного безделья. Лук стражника для женщины оказался немного великоват, но Мерыа хорошо с ним справлялась. Стрелять она научилась методом проб и ошибок. Плача от боли в стёртых тетивой пальцах и ладонях с набухшими кровавыми оттисками. Плакала она и от собственной беспомощности. До сих пор ей не удалось никого подстрелить. Она не умела подбираться к добыче. Даже когда она подкрадывалась так осторожно, как только могла, живое мясо всегда успевало увидеть или услышать её. Вай-мир ел принесённые женщиной грибы, корешки и ягоды, но этого не хватало. Сломанная нога охотника не хотела срастаться. Он худел, слабел, кожа становилась всё тоньше и приобретала цвет блёклых побегов. Не раз Мерыа размышляла над тем, почему в тот памятный день она настояла, чтобы он остался с ней.
Потому что он был отцом её детей? Какое это имело значение. А может, причиной было то, что ему удалось переломить её страх перед прыжком со спины разъярённого вайа? Или же, наконец, попросту потому, что привыкла к его присутствию? Как её спихнули с привычного пути жизни, так и она потянула его за собой. В увечье и, возможно, в смерть.
— Ты должна что-нибудь принести. Иначе мы умрём. Мерыа хлопнула себя ладонями по щекам. Он был прав.
Он настолько был прав, что она едва могла это выносить.
— Я могла бы съесть тебя,— буркнула она.— Как тех.
— Я думаю, ты этого не сделаешь,— ответил мужчина.— Ведь тогда ты осталась бы совсем одна.
— Думаю тут я! — возразила она.
Во-грт, выделив ей стражников, на самом деле назначила Мерыа предводительницей, почти равной себе. Да, теперь Мерыа должна была думать, принимать решения и назначать мужчинам соответствующие задания. Только какой ей прок от этого мышления, если для распоряжений у неё остался только один, да и тот раненый?
Таща за собой лук, она выползла через узкое отверстие из шалаша. Рядом, в двух шагах от неё, стояло подобное же (хотя и большее) сооружение — связанные волокнами ветки, прикрытые листьями. Когда-то из него доносилось звонкое охотничье щебетанье товарищей Вай-мира, а теперь шалаш был пуст. Мерыа старалась не смотреть туда, поймав себя на совершенно неуместном чувстве вины. Она старательно связала ремешки перевязи, укрепив колчан на спине. Моросило, и в воздухе держалась едва заметная дымка. Всё вокруг блестело, омытое обильной влагой, ярко сверкало сочными жёлтыми и алыми красками. Насыщенные дождевой водой мхи приобрели тёмно-коричневый цвет. На чёрной волглой коре рождественских деревьев проступили явственные ржавые заплаты ростков. Мерыа отряхнула влагу с волос, прекрасно понимая, что это напрасный труд. И так она вскоре будет насквозь мокрой, как мох под ногами. Болезнь мира проявлялась, помимо пожелтения и опадания листьев, ещё и бесконечными дождями и холодом.
«Может, завтра будет потеплее»,— подумала она, но сама в это не верила.
Солнце ушло вместе с вайа, лес умирал, ничто уже не двигалось к улучшению. Она обошла рождественские деревья, как делала это ежевечерне, проверяя, не грозит ли что новому поколению. У подножия одного из деревьев мелкий зверёк увлеченно разгребал землю. Пушистый хвост развевался в воздухе, короткие лапы стремительно работали, расшвыривая комочки земли. Мерыа швырнула в него обломком сухой ветки, который рикошетом отскочил от ствола и попал прямо в маленького копателя. Тот отпрянул, стрекотнул, приоткрыв остренькие зубы. А потом немедленно скрылся в гуще поваленных мёртвых стволов, волоча за собой хвост, точно бесполезное украшение. Мерыа опустилась на колени и заглянула в вырытую яму. Зачерпнула несколько пригоршней земли, чтобы оценить ущерб. Пронырливые звериные лапки обнажили мелкую сетку корешков, обволакивающих плод рода ркхета предохраняющим коконом. Когда Мерыа прикоснулась к корням, они вздрогнули и плотно оплели её пальцы. Мерыа легла на землю, чтобы заглянуть поглубже. Её зрачки растеклись в два огромных чёрных пятна, чтобы зрение приспособилось к темноте. Из ямки глянули на неё два мутных глазка — миниатюрные копии её собственных, а маленькая лапка расправила четыре крошечных пальчика. Мерыа глубоко вздохнула, очарованная неожиданно открытым чудом. Когда матери доверяли своё потомство корням рождественских деревьев, дети были ещё бесформенными комочками величиной с мужской кулак, с несоразмерно большими рыльцами. Их опускали в ямки, устланные пережёванными листьями, малыши тут же впивались острыми зубками в подсунутый корень, и оторвать их не было никакой возможности. Мелкие корешки заботливо их оплетали. Рождественские деревья кормили своих подопечных древесными соками, а взамен получали их отходы.
72 
