73 
В ответ Идальго прорыдал:
— Я... не знаю... кто... он.
— Pues... [61]
И все начинается сызнова.
Антонио Рамос вырос на свалках Тихуаны.
В буквальном смысле.
Он жил в халупе у помойки и в мусоре отыскивал себе еду и одежду. Когда поблизости построили школу, Рамос ходил туда каждый день, и если кто из мальчишек дразнился, что от него воняет, Рамос избивал его. Парнишкой он был крепким: костлявым из-за постоянного недоедания, но высоким и с проворными кулаками.
Скоро задирать его перестали.
Он отучился в средней школе все положенные годы, а когда его приняли на службу в полицию Тихуаны, то для него это было все равно что в рай попасть. Хорошая зарплата, вкусная еда, чистая одежда. Он раздался в плечах, поправился. А его начальники узнали про него кое-что новенькое. То, что он парень боевой и беспощадный, было известно, но они и не подозревали, что он к тому же умен.
Тогда ДФС — мексиканская разведывательная служба, — и завербовала его.
Теперь, если для важного задания требовался исполнитель умный и крутой, всегда вызывали Рамоса.
Сейчас ему поручили любой ценой вызволить американского агента Идальго. В аэропорту его встречает Арт.
Нос у Рамоса искривлен, несколько пальцев тоже — результаты переломов. У него густые черные волосы, падающие на лоб вопреки всем его стараниям обуздать прическу. Во рту дорогая черная сигара.
— Каждому копу требуется отличительный знак, — объяснял он своим людям. — Я хочу, чтоб плохие парни говорили: «Берегитесь мачо с черной сигарой».
И они так говорят.
И остерегаются его, потому что у Рамоса заслуженная репутация копа жесткого, хотя и справедливого. Известно было, что бандиты, которых Рамос допрашивал по собственному методу, надрывались криком, призывая полицию. Но полиция никогда не являлась. Полицейские тоже не горели желанием связываться с Рамосом.
Поблизости от Авенида Революсьон в Тихуане имеется тупичок, прозванный Ла-Универсидад-де-Рамос. Он усыпан сигарными окурками, клочьями одежды и выбитыми зубами. Вот тут-то Рамос в бытность свою уличным копом давал уроки парням, считавшим себя крутыми.
— Это не вы, — втолковывал им он, — это я крутой.
А потом наглядно показывал, что это означает. И если им требовалось напоминание, то они могли увидеть его в зеркале еще много лет спустя.
Шестеро отморозков попытались как-то убить Рамоса. Он прилежно поприсутствовал на похоронах всех шестерых — так, на всякий случай, вдруг кому из скорбящих придет охота попытаться отомстить. Не захотел никто. Свой «узи» Рамос прозвал «Ми Эспоза» — моя жена. Сейчас ему тридцать два года.
Не прошло и нескольких часов после его приезда, как он арестовал тех троих полисменов, которые захватили Эрни Идальго. Один из них был шефом полиции Халиско.
— Мы можем узнать, где твой приятель — обращается Рамос к Арту, — быстро или другим манером.
Он достает из кармана рубашки две сигары, протягивает одну Арту и пожимает плечами, когда тот отказывается. Не торопясь, раскуривает, перекатывает ее во рту, долго затягивается, чтобы кончик горел ровно, и вскидывает черные брови на Арта.
Теологи правы, проносится у Арта в голове, мы превращаемся в тех, кого ненавидим.
И он спрашивает:
— Можно быстро?
— Возвращайся чуток погодя, — отзывается Рамос.
— Нет, — отказывается Арт. — Я тоже приму участие.
— Ответ мужчины, — одобряет Рамос. — Но мне свидетель ни к чему.
Рамос ведет шефа полиции Халиско и двух federales в подвальную камеру.
— У меня нет времени с вами шутки шутить, приятели, — заявляет Рамос. — Проблема у нас такая: сейчас вы боитесь Мигеля Анхеля Барреру больше, чем меня. Нам требуется перевернуть ситуацию.
— Пожалуйста, — просит шеф, — мы же все полицейские.
— Нет, это я полицейский. — И Рамос надевает боксерские перчатки. — И человек, которого вы похитили, полицейский. А вы так, кусок дерьма.
Он поднимает руки в перчатках, чтоб они видели.
— Не хочу синяков на руках, — замечает Рамос.
— Может, мы сумеем как-то договориться, — ноет шеф.
— Нет! — отрезает Рамос. — Не сумеем!
Он поворачивается к federale повыше ростом и помоложе:
— Поднимай руки. Защищайся.
Глаза federale широко раскрыты, в них мечется страх. Он мотает головой, его руки висят неподвижно.
73 
