— Прошу!
Приглашающий жест был широк, но не вызвал у меня воодушевления, потому что за открывшейся дверью царила темнота, лишь в отдельных местечках близкая к сумеркам.
— Покорно прошу простить, но там слишком...
Он заглянул в проём и понимающе кивнул.
— Марек!
Русоволосый насмешливо покачал головой:
— Только после вас, милорд.
Отпор, полученный от прислужника, хозяина не обрадовал, но делать было нечего. Решительный шаг через порог, хруст, треск, поочерёдное поминание богов и демонов, причём оглашающие залу проклятия в равной мере относились и к тем, и к другим, звуки столкновения с мебелью, рассерженные взвывания... На преодоление пути от входной двери до стола с подсвечником понадобилось не менее пяти минут, но и не более семи, и судя по разочарованию на лице русоволосого, сегодня предыдущее достижение в скорости движения по тёмному помещению было побито.
Звонкий щелчок огнива, и в глубине зала расцветают бутоны жёлтого пламени, а мне следует повторное приглашение:
— Прошу!
Теперь можно войти. Да, что снаружи, то и внутри: подгнивший мусор на полу, останки чего-то деревянного, кучки трухи, свидетельствующие о вольготной жизни местных мышей, клоки паутины, настойчиво лезущие в лицо, и прочие приметы мало или вовсе необитаемого жилища. Впрочем, стол вполне сносно расчищен, а на одну из скамей даже можно присесть... Если штаны кожаные и их легко будет отмыть от птичьего помёта.
Заметив мою нерешительность, хозяин накрыл белесое непотребство плотной тряпицей, в юности явно бывшей плащом:
— Присаживайтесь, не бойтесь! Прибрано не слишком добротно, но для нас места хватит... Марек!
— Милорд изволит накрывать стол?
— Милорд изволит приказать накрывать стол! — с нажимом перефразировал хозяин, но добился не исполнения приказа, а небрежного пожатия плечами:
— Вы же сами говорили с трактирщиком — снедь доставят завтра к полудню, не раньше. Есть только вода. Подать?
Удивлённо переспрашиваю:
— Вода?
— Чистейшая и сладчайшая! — гордо отвечают мне.
Я едва удержался, чтобы не поперхнуться. Знаю, каковы могут быть последствия употребления «сладчайших» вод... Но на сей случай отговорка не только припасена, а и опробована:
— Если возможно будет растопить плиту...
Глаза хозяина недоумённо округлились:
— Плиту?
— Это всё моё здоровье, будь оно... С раннего детства не могу пить сырую воду, да ещё и холодную. Сразу тону в соплях, потому вынужден греть каждый глоток.
Тёмный взгляд некроманта задумчиво остановился на уголке стола.
Не верит? Его право. Но в «Багровом голубе» я тщательно придерживался придуманной «легенды», не отступил ни разу, хотя и замечал мельком, как трактирщик и прислуга сочувственно смотрят мне вслед. Впрочем, они люди простые, провинциальные, закалённые и здоровые, им позволительно. А вот некромант должен меня понять. Просто обязан. Именно в силу того, что бывал в столице и видел всяческие капризы. Пока не имеешь представления о многообразии мира, любое отклонение от привычной картины вызывает недоверие, но как только насмотришься на всевозможные чудеса, появляется равно любимое и ненавидимое мной чувство — понимание. Одобрять чужие чудачества полностью, конечно, не станешь, но и осуждать не сможешь. Что есть, то есть, как говорится.
— Плиту... — Рассеянное повторение. — Вряд ли сейчас это можно сделать.
Действительно вряд ли. Искать в заброшенном доме дрова, да ещё впотьмах... Потратишь столько сил, что достигнутая цель окажется совершенно ненужной.
— Не утруждайтесь, оставлю желудок в голоде на ночь, лекари утверждают, так даже полезнее.
— Мне, право, неловко...
Вернувшийся с кухни Марек шлёпнул на стол перед хозяином кружку с водой:
— Ещё чего изволите?
— Нет, более ничего не нужно. Ах да! Постели в своей комнате вторую койку.
Русоволосый возмущённо нахохлился:
— Это ещё зачем?
— Нашему гостю нужно где-то переночевать, а в доме так мало прибранных комнат... И не вздумай перечить, под этой крышей свято чтут законы гостеприимства!
Марек скривился, но больше не проронил ни слова и не удостоил меня взглядом даже с лестничной площадки, где останавливался по пути на второй этаж.
Пока ступеньки скрипели, некромант придвинул к себе кружку и быстро-быстро зашевелил губами, словно тараторя, но совершенно беззвучно. Молится неведомым покровителям? Непохоже. Впрочем, у каждого из нас есть своя придурь.