80 
Увидев Пучетти, без формы, у двери палаты Марии Тесты, вспомнил: теперь, когда ее попытались убить, защита полиции может быть ей предоставлена.
– Доброе утро, синьор! – Пучетти вскочил на ноги и отдал честь как положено.
– Доброе утро, Пучетти. Что тут делается?
– Все утро входят и выходят врачи и медсестры, синьор. Никто мне не отвечает, если я их о чем-нибудь спрашиваю.
– Кто-нибудь там сейчас есть?
– Да, синьор, санитарка. По-моему, понесла еду – так пахло.
– Это хорошо, ей надо есть. Сколько времени прошло?
Вдруг он и правда потерял счет дням – сколько все это тянется.
– Четыре дня, синьор.
– Да-да, четыре дня. – Сам он не помнил, но поверил молодому человеку. – Пучетти…
– Да, синьор? – Тот еле удержался, чтобы опять не отдать честь.
– Идите вниз и позвоните Вьянелло. Скажите ему, чтобы прислал кого-нибудь сюда, а вас отпустил и занес это в расписание дежурств. Потом идите домой и поешьте. Когда у вас следующая смена?
– Только послезавтра, синьор.
– А сегодня у вас был выходной?
Пучетти посмотрел на свои теннисные туфли:
– Нет, синьор.
– А как же вы?
– У меня скоро отпуск. Вот я и взял пару дней, подумал… э-э, подумал – помогу тут Вьянелло. Все равно в такой дождь никуда не пойдешь. – Он изучал выщерблинку на стене слева от головы Брунетти.
– Ну вот, когда позвоните Вьянелло, прикиньте, нельзя ли это переиграть и сделать так, чтобы это было дежурство. Приберегите свой отпуск на лето.
– Да, синьор. Это все, синьор?
– Да, думаю, все.
– Тогда до свидания, синьор. – И молодой человек направился к лестнице.
– И спасибо, Пучетти! – крикнул ему вслед Брунетти. Тот только поднял руку, но не обернулся и больше никак не откликнулся на благодарность комиссара.
Брунетти постучал в дверь.
– Входите! – сказали изнутри.
Он толкнул дверь и вошел. У кровати стояла монахиня, которую он не узнал, в знакомом ему теперь облачении ордена Святого Креста, и протирала Марии Тесте лицо. Глянула на него, но не заговорила. На столе возле кровати стоял поднос, в центре его – миска с чем-то недоеденным, вроде супа. Кровь, его кровь, с пола исчезла.
– Доброе утро! – поздоровался он.
Монахиня кивнула и опять ничего не сказала.
Сделала полшага вперед – и как бы случайно встала между ним и кроватью.
Брунетти сдвинулся влево, так чтобы Мария могла видеть его. Она и увидела – глаза ее широко раскрылись, а брови сошлись, как будто больная пыталась что-то вспомнить.
– Синьор Брунетти? – наконец проговорила она.
– Да.
– Что вы тут делаете? Что-нибудь случилось с вашей матушкой?
– Нет-нет, все в порядке. Я пришел навестить вас.
– Что у вас с рукой?
– Ничего, ерунда.
– Но как вы узнали, что я здесь? – осознав, что в ее голосе звучит страх, она умолкла и закрыла глаза. Когда снова их открыла, промолвила: – Я ничего не понимаю…
Видимо, прилагала все силы, чтобы оставаться спокойной, и потому голос ее дрожал.
Брунетти придвинулся к кровати. Монахиня метнула на него взгляд и покачала головой. Пусть это предостережение, – Брунетти ему не внял.
– Чего вы не понимаете? – задал он вопрос.
– Я не знаю, как здесь оказалась. Они сказали, что меня сбила машина, когда я ехала на велосипеде… Но у меня нет велосипеда. В доме престарелых нет велосипедов, и не думаю, что нам можно на них ездить, даже если бы и были. И еще сказали, что я была на Лидо… Я никогда не была на Лидо, синьор Брунетти, никогда в жизни. – Голос становился все слабее.
– А где вы себя помните?
Вопрос ее озадачил. Она подняла руку ко лбу, как тогда в его кабинете, и опять удивилась, не встретив успокоительной защиты плата. Кончиками двух пальцев потерла повязку, закрывавшую висок, пытаясь собрать мысли. Через какое-то время произнесла:.
– Помню, как была в доме престарелых.
– Там, где моя мать? – спросил Брунетти.
– Конечно. Это где я работала.
Монахиня, вероятно реагируя на растущее возбуждение в голосе Марии, выступила вперед:
– Думаю, хватит вопросов, синьор Брунетти.
– Нет-нет, пусть останется! – взмолилась Мария.
Видя нерешительность монахини, он предложил:
– Может быть, проще разговор вести мне.
Та посмотрела на него, потом на Марию; которая кивнула и прошептала:
– Пожалуйста… я хочу знать, что случилось. Посмотрев на свои часы, монахиня согласилась:
80 
