82 
Трудно судить, кто из них сильнее удивился, но именно священник первым пришел в себя:
– Доброе утро, комиссар. Не опрометчиво ли с моей стороны утверждать, что мы здесь, чтобы повидать одну и ту же особу?
Брунетти ответил не сразу:
– Синьорину Лерини?
– Да.
– Вам нельзя ее видеть. – Комиссар больше не пытался скрывать враждебность.
Падре Пио расцвел той же сладкой улыбкой, которой приветствовал Брунетти во время их первой встречи в штаб-квартире ордена Святого Креста.
– Но ведь конечно же, комиссар, у вас нет права не позволить больной особе, нуждающейся в духовном утешении, повидать своего духовника.
Духовник… разумеется, ему следовало об этом подумать.
– Так или иначе, поздно отдавать приказы, комиссар. Я уже поговорил с ней и выслушал ее исповедь.
– И дали ей духовное напутствие?
– «Ты говоришь», – процитировал падре Пио уже с совсем другой улыбкой.
Во рту у Брунетти появился тошнотворный привкус – ничего общего с абрикосовым нектаром, который он недавно пил. Его захлестнули ярость и отвращение, он не совладал с ними, как таблетки не совладали с болью у него в руке. Презрев многовековые традиции, он ухватил священника за пелерину, радуясь, что тонкая ткань сминается под давлением его пальцев, и весьма неделикатно дернул. Падре потерял равновесие и, качнувшись вперед, чуть не повалился на комиссара.
– Мы все знаем о вас! – рявкнул Брунетти.
Священник яростно смахнул с себя руку комиссара, попятился, повернулся и кинулся к двери. Но так же внезапно остановился и опять подошел к Брунетти, – голова его по-змеиному покачивалась на плечах.
– А мы все знаем о вас! – прошипел он и исчез.
Глава 22
Оказавшись на площади Санти-Джованни-э-Паоло, Брунетти несколько минут постоял перед входом в больницу, не в силах ни на что решиться – то ли заставить себя явиться в квестуру, то ли вернуться домой и поспать. Тени уже заползли на середину фасада базилики, который стоял в лесах. Он посмотрел на часы и с трудом поверил, что вечереет. Где же потерял эти часы, – может, заснул в баре, опершись головой о стену… Как бы там ни было, они ушли, эти часы, умчались, как умчались похищенные у Марии Тесты годы жизни.
Легче все же – в квестуру, хотя бы потому, что она ближе. Пересек площадь и двинулся в ее направлении. Томимый жаждой и возвращающейся болью, завернул в бар и, взяв стакан минеральной воды, принял очередную таблетку. Добрался до квестуры – в приемной подозрительно тихо; и только потом вспомнил, что сегодня среда – день, когда Уффичо Страниери закрыто для публики. Так вот в чем причина непривычного покоя.
Чем подниматься на четыре лестничных марша к своему кабинету, лучше немедленно покончить с Паттой – поговорить, и все. И он направился к лестнице, ведущей к его кабинету. Одолев первый марш, поразился, как легко ему далось движение вверх, и удивился, но не вспомнил, почему не хотел идти к себе. Поймал себя на мысли – как приятно было бы просто взлететь над лестницей и сколько времени ему это экономило бы каждый день. Но тут обнаружил себя уже в кабинете синьорины Элеттры – и забыл о полетах. Она подняла глаза от компьютера, когда он вошел, и, увидев его руку и в каком он состоянии, вскочила и, обойдя стол, встала рядом с ним.
– Что случилось, комиссар? Что такое?
Искренность ее тревоги и видна и слышна настолько, что это странно тронуло его. Как счастливы женщины, что могут позволить себе открыто проявлять эмоции, подумал он, и как милы эти знаки обожания или сочувствия.
– Спасибо, синьорина, – он удержался от того, чтобы положить ей руку на плечо, мысленно благодаря ее за то, чего она не сознавала. – Вице-квесторе у себя?
– Да. Вы уверены, что хотите его видеть?
– О да, самое подходящее время.
– Может быть, вам сделать кофе, Dottore? – И приняла у него плащ.
Он помотал головой:
– Нет, все в порядке, синьорина. Спасибо, что спросили, я только словечком перемолвлюсь с вице-квесторе.
Привычка, только привычка заставила Брунетти постучать в дверь Патты. Тот приветствовал его с удивлением, какое проявила при виде его и синьорина Элеттра, но у нее к удивлению добавлялось сочувствие, а у Патты – неодобрение.
– Что там с вами, Брунетти?
– Меня пытались убить. – Он снял перевязь.
– Не очень-то пытались, если это все, что им удалось.
82 
