72 
— Да.
— Нам надо о многом поговорить, — пробормотал Брент, не зная, с чего начать.
Он почувствовал, как она медленно склонила голову на его плечо, а потом прильнула к нему всем телом. Уснула.
Брент укрыл ее одеялом, погасил стоявшую у кровати лампу. Ему вдруг захотелось рассмеяться, и с большим трудом он удержался, боясь нарушить тишину.
— Болван, — тихо сказал он самому себе и погруженной в тишину комнате. — Ты только что взял девственницу. — Жизнь состоит из неожиданностей, но эта все же его смутила. Он вспоминал, как нападал и оскорблял ее, как насмехался. Он понял, что ничего не знал о ней, ровным счетом ничего. А она видела в нем только то, что он ей демонстрировал. Бессовестный ублюдок, слепой идиот!
Что же делать?
Завтра она скажет ему правду, всю правду! А если откажется? Он будет заниматься с ней любовью, долго-долго.
А вдруг она решит уйти от него, вспомнив о пережитой боли и испытывая страх перед ним? Он крепче прижал ее к себе.
— Байрони, — прошептал он ей в висок. — Прости…
Она что-то пробормотала во сне и прижалась к нему плотнее, положив ему на грудь сжавшуюся в кулачок руку.
Глава 17
Проснулась Байрони внезапно, не понимая, где находится, с ощущением ноющей боли между бедрами.
Она на секунду нахмурилась, вспоминая. Почувствовала теплую руку Брента на своем бедре. Он пошевелился, придвигаясь ближе к ней, и она медленно повернула голову.
Его темные волосы были перепутаны, щеки покрыты темной щетиной. Во сне он чему-то чуть заметно улыбался.
Я с ним в постели, и он занимался со мной любовью!
«Теперь я женщина», — подумала она и проглотила подступивший к горлу комок, медленно отодвигаясь от Брента. На ее лице мелькнула гримаса от боли, и она ощутила какую-то странную липкость. Встревоженная, Байрони сдвинула одеяло. На ее бедрах и на простыне была кровь. Она вспомнила острую боль и решила, что кровь означает переход от девичества к женской зрелости. Никто и никогда не говорил ей об этом. Она вспомнила, как в четырнадцать лет, когда пришли месячные, тетя Аида просто кивнула, когда она рассказала ей об этом, и боязливо объяснила, что теперь придется переносить это много лет.
— Что у тебя на спине?
Байрони перекинула через плечо густые волосы и расчесывала их. Звук его голоса заставил ее похолодеть.
— Отвечай, Байрони!
Почувствовав, как пальцы Брента легко коснулись спины, она задрожала, схватила одеяло и натянула его на себя до подбородка, но при этом спину не закрыла.
Она медленно повернулась к нему.
— Что ты имеешь в виду?
— У тебя на спине какие-то рубцы, давние, но еще заметные. Тебя кто-то бил?
Она ожидала этого вопроса и была готова к вспышке его гнева. Но на сей раз гнев его был обращен на другое.
— Это было давно, — сказала она, вздрагивая от его прикосновений.
— Кто, Байрони? Муж?
— Нет, Айра никогда ко мне не прикасался.
Смех Брента походил на стон.
— Боже, я хочу знать точно!
— Идет дождь, — пролепетала она, глядя в окно.
— Кто, Байрони?.. Да, конечно, я вижу, идет дождь.
— Муж.., муж моей матери.
— Отчим?
— Отец.
— Свинья! — взорвался Брент. — За что?
— Я не давала ему бить мать, — спокойно ответила Байрони. — Во всяком случае, в моем присутствии.
Прозвучавшая в ее голосе уверенность в своей правоте глубоко потрясла Брента.
— Видишь ли, он много раз бил ее и раньше. Поэтому-то она и отослала меня к своей сестре в Бостон.
Чтобы оградить от этого. Я увидела тебя в Сан-Диего, спустя всего полгода после того, как я вернулась.
Брент слушал и размышлял, лежа на спине и положив под голову руки. Она по-прежнему перебирала струившиеся по плечам шелковистые волосы. Она выглядела такой красивой, невинной, доверчивой, что ему хотелось громко кричать от полноты чувств к ней. Он сжал руки в кулаки, но не шевельнулся. Дотронься он до нее, все бы началось снова. Брент горел желанием.
Он приподнял коленями одеяло, чтобы натянувшаяся ткань не выдала его. Байрони еще была к этому не готова. Он не хотел снова делать ей больно.
— Я помню, как встретил тебя в Сан-Диего, — заговорил наконец Брент, — как говорил с тем стариком, желая узнать твое имя. Я говорил тебе о нем и о том, что он мне сказал.
— Да, я помню.
— Все это было вранье.
— Разумеется.
— Как мог отец распространять ложь о собственной дочери, Байрони?
Она неопределенно махнула рукой и сердито проговорила с нотой горечи в голосе:
72 
