Он кивнул, улыбаясь своей вежливой улыбкой.
— Что ты понимаешь в компьютерах?
— Ни хрена не понимаю.
Ролле медленно поднял руки и развел их в стороны.
— А теперь я пойду к машине, — сказал он любезно, — и уеду отсюда.
Он взглянул на меня, прежде чем повернуться. Потом опустил взгляд и двинулся к «вольво».
— Тебе придется стрелять, чтобы меня остановить, — сказал он.
Я опустил тяжелый пистолет.
— Не к той машине, — сказал я.
Ролле обернулся и взглянул на меня, посмеиваясь.
— О, прости, я забыл, — сказал он. — Деньги!
Я прошел с ним до черного «БМВ» и обыскал машину. Ни оружия, ни денег. Пусто.
— Мы ее одолжили на долговременной стоянке, — сказал он с улыбкой.
Зверь подошел, ступая по гравию. Я передал ему тяжелый пистолет. Он поставил его на предохранитель и сунул за ремень.
Ролле улыбнулся ему, садясь в «БМВ». Он спешил. Машина покатилась вниз по склону еще даже до того, как заработал мотор.
Я повернулся к Зверю.
— Ну, что с ним?
— Ты в такое местечко ему пульнул! Жить-то он будет. Но до самый свой смерть будет петь фальцетом.
19
Мы разорвали простыню и забинтовали окровавленного ирландца.
Он с ненавистью глазел на меня, но не говорил ни слова. Светлые глаза горели злобой. Гугге мы связали по рукам и ногам.
— Это не я, — попробовал он оправдаться.
— Слушай, — сказал я, — этот ирландский садист никогда бы не справился с Юлле в одиночку.
Он замолчал. Но снова пустился в разглагольствования, когда пришлось отвечать на вопросы.
В доме можно было ходить по щиколотку в деньгах. Люк в овощной погреб под кухней был открыт. Там стояли мешки с деньгами от первого ограбления броневика, в Фарсте. Сегодняшняя добыча была погружена в «вольво».
Они собирались ехать в Хельсингборг. В Йончёпинге ждал специально оборудованный фургон. В нем они хотели спрятать деньги. Гугге охотно во всем признавался, детали так и перли из него.
План был простой и эффективный, незамысловатый, без выдумок.
Он не имел никакого понятия, кто жил в Бьоркбакка. Они просто выбрали этот дом среди прочих, вломились внутрь и обосновались там еще до ограбления у аэропорта. Телефона в доме не было.
— Я съезжу за помощью, — сказал я Зверю.
Солнце согрело поляну. В лесу пахло дымом — какой-то дачник жег мусор. Запахи осени. «Лейка» болталась у меня на груди. Я пытался вспомнить, а успел ли я что-нибудь снять.
В «вольво» было жарко. Как раз когда я садился за руль, послышался звук мотора. Я выскочил и побежал через поросший лесом бугор вниз к дороге.
Это был белый форд. Тарн, Янне и Кнаппен. Казачий патруль охотников за новостями.
— Эй, стойте, эй! — Я бежал, крича на ходу. Они увидели меня и затормозили, хотя и без особого энтузиазма.
Тут я зацепился ногой за сук. Перевернулся в воздухе и грохнулся на задницу аккурат перед белым фордом.
Кнаппен глядел, ухмыляясь, из окна.
— Слушай, сделай это еще раз, а? Я не успел щелкнуть, когда ты кувыркался.
Я ругался, вставая и отряхиваясь. За Кнаппеном ухмылялся Тарн, зажигая сигарету.
— Вы не могли бы на следующем круге бросить открытку для полиции? — сказал я. — Нам не помешала бы «скорая помощь» и несколько смазливых медсестер, да еще инспектор, который бы вел запись своих вопросов, да и ответов.
Тарн быстро спросил:
— Вы их взяли?
— Мы их взяли, — сказал я. — Поехали к нам, в гости. Может, и кофе сварим.
Янне уже разговаривал по радио. Небось теперь проснутся и в полицейском участке в Мэрста?
— Первый поворот налево, — сказал я. — Красная дача с белыми углами.
Тарн сделал знак — садись с нами. Он открыл дверь, и я влез на заднее сиденье.
— О'кей, — сказал я. — Так кто тебя сориентировал?
— Сначала скажу тебе нечто другое, — буркнул он, насупясь. — Густав Далль разбился.
Я сидел совсем недвижно.
— Знаешь, что я думаю? — сказал Тарн. — Я думаю, что тебе надо было бы это дело вести аккуратнее.
Он глубоко затянулся сигаретой и прищурился, глядя на меня.
— Я думаю, это ты лишил его жизни.
Потом выпустил дым и добавил:
— Ты шествуешь, словно ангел смерти.
Янне стоял возле белого форда. Он беспрерывно говорил по радио. Кнаппен сновал вокруг и фотографировал. Гугге помогли сесть, но руки у него были связаны за спиной. Ирландец лежал на гравии. Глаза его были зажмурены, он дышал со свистом. Видно, на него уже накатила боль.