Он достал из кармана пачку сигарет. Движения были сердитые, порывистые.
— Тарн, успокойся.
— Знаешь, что такое истина в «Утренней газете»? — Он наставил на меня сигарету. — Так вот, это все, что подтверждает предрассудки читателей. Все, что дает этим чертям утешение. Все, что убаюкивает их, внушая ощущение безопасности. Все, что обеспечивает им алиби в ситуации, когда они пальцем о палец не ударили, чтобы как-то улучшить эту самую ситуацию. Вот это и есть истина в «Утренней газете». Это называется объективной журналистикой, беспристрастной, нейтральной, деловой журналистикой.
— Успокойся, — снова сказал я.
Но я знал, что именно его злит. Завтра я буду читать в «Утренней газете» то, что он напишет, читать и смеяться. Это его и злит.
— Тетушкина журналистика! — уже кричал он, перекрывая сирены. — Низкая интеллектуальная, но высокая каудальная мобильность!
— Что такое каудальная?
— Это из латыни, — отрезал Тарн. — Кауда означает хвост.
Они подъехали и поднялись на бугор — впереди полицейские, за ними «скорая» из аэропорта. Полицейская машина ехала по гравию медленно и остановилась, уступая место «скорой помощи». Двое полицейских вылезли из автомобиля.
Оба в черных кожаных куртках, в черных перчатках. На лицах профессиональное выражение — мрачная серьезность и полное отсутствие интереса к чему бы то ни было. Они думают, что это внушает уважение.
Пистолеты свои они держали наготове.
— Боже милостивый, — сказал я.
Зверь громко рассмеялся. Зубы вызывающе сверкали в черной бороде. Кнаппен ухмыльнулся и поднял камеру.
Тарн направился к обоим полицейским. Он указал на ирландца:
— Этот человек ранен...
— Стой! Не двигаться!
На Тарна нацелились два пистолета. Он растерянно остановился и медленно поднял руки.
— Но я журналист из «Утренней газеты»...
— Насрать нам на это, будь ты хоть сам Бог-отец. Не двигаться!
Это крикнул старший из полицейских, тот, у которого на кожаной куртке больше знаков различия. Высокого роста, с широким лицом, тонкими губами и маленькими глазками.
«Скорая помощь» остановилась. Два одетых в белое парня не решались выйти наружу.
— Не смешите людей, — сказал Тарн. — Забирайте двух задержанных грабителей. Того, что лежит, надо отправить в больницу.
Большой полицейский подошел вплотную к Тарну. Свой пистолет он держал дулом вверх.
— Заткнись, — негромко сказал он. — Никакие журналисты-сволочи тут командовать не будут. — И вдруг улыбнулся: — Кстати, от тебя пахнет алкоголем.
Тарн подобрал губы. Я видел, что Кнаппен все еще снимает.
Большой полицейский медленно обернулся.
— Так, — сказал он, осознавая ситуацию. И указал пистолетом на Зверя: — А что тут делает этот?
Я уже не мог сдерживаться.
— Ты хочешь сказать — этот черномазый?
Зверь захохотал, широко и весело.
Внезапно второй полицейский вскрикнул:
— Он вооружен!
Оба пистолета уставились на Зверя. Большой полицейский рухнул на корточки. Второй укрылся за автомобилем.
— Не двигайся, Зверь! — сказал я. — Стой совершенно спокойно. Эти бабы начнут стрелять, если ты хотя бы моргнешь.
Большой полицейский повернул голову и посмотрел на меня долгим взглядом. Зверь пожал плечами, улыбаясь, и медленно поднял руки вверх.
— Ты, заткнись, — сказал мне большой полицейский.
— Это не тебе решать, — сказал я.
Он неуклюже поднялся и направился к Зверю. Обошел вокруг него, протянул руку и вытащил большой браунинг. Не торопясь, засунул его в карман, а потом и свое оружие в кобуру. А затем вытащил дубинку и замахнулся.
— Зверь! — закричал я. Но и камеру успел поднять.
У большого полицейского не было ни малейшего шанса. Дубинка рассекла воздух. Зверь пригнулся, расставив ноги, ухватил его за штанину у щиколотки.
Полицейский грохнулся о землю так, что у него перехватило дыхание.
Я обежал полицейскую машину и встал перед вторым.
— А ну, убери пистолет, — сказал я. — Спрячь его, быстро!
Тарн в развевающемся плаще промелькнул позади меня. Он втиснулся между Зверем и большим полицейским.
— Кончай свои штучки, — сказал он блюстителю порядка. — Немедленно. Или вылетишь из полиции, не позднее чем через полгода, я тебе это обещаю.
Кнаппен снимал сразу несколькими аппаратами. Я осклабился и тоже снял всю эту сцену. На дороге послышались новые сирены.