Особенно,... 
47 
Но что это? – лениво закивал метелками ковыль, и косматое существо, похожее на небольшого медведя, взобралось на пригорок. Безрукавка из лохматой овчины мехом наружу не могла скрыть широких плеч; под нею виднелась рубаха из тонкой замши, заправленная в кожаные штаны. Человек присел на корточки и внимательным взглядом окинул степь. Его раскосые черные глаза поблескивали остро и тревожно, но широкоскулое обветренное лицо было неподвижным и бесстрастным.
Неподалеку от него, на расстоянии двух-трех стадий, серебристую гладь ковыльного моря рассекала узкая лента степной дороги. Прямая, как тетива лука, она тянулась до самого горизонта, упираясь в пыльное облако, которое медленно росло, вспучивалось, приближаясь к пригорку, где притаился звероподобный человек. Вскоре уже можно было различить низкорослых мышастых волов, запряженных в тяжело нагруженные повозки. По сторонам каравана ехали всадники, безмоловные и понурые, изредка с надеждой поглядывающие на небо: не появятся ли тучи, чтобы закрыть хоть ненадолго беспощадное солнце, неподвижно застывшее в блеклой голубизне.
Сосчитав на пальцах всадников – это были воины охраны каравана, легко вооруженные наемные гиппотоксоты – человек в безрукавке издал тихий горловой звук, будто каркнул по-вороньи: «Кхр-р-рах…», что, похоже, означало удовлетворение, сполз с пригорка и словно растворился в высокой, по пояс, траве.
– …Я плавлюсь, как кусок бараньего жира на противне, – боспорский купец Аполлоний, толстый, обрюзгший мужчина с маслянистыми карими глазами, жалобно посмотрел на странствующего рапсода[169] Эрота, ища сочувствия.
– До источника осталось не более двадцати стадий, – невозмутимо ответил рапсод.
Они расположились на передней повозке в тени холщевого тента, закрепленного на двух дугах. На Эрота жара, казалось, не действовала вовсе. Он был худощав, невысок ростом, с крепкими жилистыми руками, не знавшими покоя. За время путешествия от стен Пантикапея[170] до этих мест рапсод успел смастерить две свирели, которые подарил возничим, починил лук одному из воинов охраны, украсил резьбой рукоять нагайки. И сейчас он был занят – менял струну на своей видавшей виды кифаре.
Рапсода Аполлоний подобрал в предместье столицы Боспора, возле харчевни, где тот в хорошем подпитии играл в кости. Эрот охотно согласился провести караван Аполлония через скифскую равнину к главному городу государства варваров Неаполису[171], так как ему уже приходилось там бывать. Проигравшийся вдрызг рапсод на глазах изумленного купца отдал партнерам плащ и флейту и бодро вскарабкался на повозку.
От платы за свои услуги он, к тайной радости купца, отказался, в еде был неприхотлив, зато вина любил самые лучшие, и Аполлоний только вздыхал от досады, наблюдая, с какой быстротой убывает дорогое книдское из вместительного дорожного бурдюка.
– Бывает и жарче, – заметил рапсод, отложил кифару в сторону и с явным удовольствием наполнил чаши. – Испей, Аполлоний, и дорога тебе покажется короче, а солнце скроется в облаках твоей умиротворенной души.
– О-о… – простонал купец и вместо вина отхлебнул из кувшина воды. – Нет, это невыносимо… – он вылил остаток на мокрый от пота хитон. – Если не умру, клянусь, больше никогда не пойду летом в эти края.
– Зимой нас бы уже занесло снегом, или сожрала волчья стая. От мороза в этих местах у человека стынет кровь в жилах и лопаются струны кифары. Весной свирепствуют ветры, которые могут свалить всадника вместе с конем, а осень приносит проливные дожди. Поэтому трудно сказать, что лучше: получить солнечный удар, отморозить ноги, нахлебаться воды по самую завязку или свернуть шею, свалившись от ураганного ветра в балку, – как ни странно, их на этой равнине хватает.
– Откровенно говоря, меня больше волнует другое… – Аполлонию, стало немного легче от обливания; он потянулся к чаше с вином, выпил. – Купцы, торгующие со скифами[172], боятся везти свои товары в Неаполис из-за разбойников. Приходится пользоваться услугами посредников из Ольвии. Выгоды никакой, одни убытки – ольвиополиты чересчур дорого берут за это, – купец грузно заворочался, устраиваясь удобней. – Раньше я торговал хлебом, жил в достатке. Но кто теперь покупает нашу пшеницу? Египетская дешевле и лучше. Да и на море неспокойно – сатархи[173], эти лестригоны[174], порождения Ехидны[175], подстерегают суда возле берегов Таврики, а киликийские пираты топят купеческие караваны у входа в Боспор Фракийский[176]. Прошлым летом я спасся от них чудом…
47 
