Крики далеко разносились по веске, созывая народ. Рыска сидела на чугунно-холодной земле и никак не могла понять – это снится ей в кошмарном сне или происходит взаправду. Возмущенные, испуганные и угрожающие голоса слились в чудовищный вой, кто-то подхватил ее под мышки, не то пытаясь поставить на ноги, не то таки затащить в дверь, как в пасть голодного зверя… И тут что-то снова затрещало. Уже не черепица, хотя звук шел тоже с крыши. Его услышала только воронья стая, скачком поднявшаяся еще выше, да екнуло у Рыски в животе, будто в речку с обрыва прыгнула.
А потом ахнуло так, что земля вздрогнула, и из двери молельни пахнуло дымом и пылью.
Кто-то бросился наутек, кто-то завизжал, кого-то столбом приморозило к месту. Рыску же, напротив, – отпустило. Она медленно высвободилась из чужих повисших рук, подошла к двери, заглянула. В молельне было непривычно светло: от сотрясения часть черепицы осыпалась, как жухлая иглица с елки. Потолочная балка лежала поперек постамента, щетинясь обломанными концами. В желтой трухлявой щепе лениво извивались древоточцы, медьки из опрокинутой чаши раскатились по всему полу. Чудом уцелевшая статуя Хольги брезгливо глядела на лежащее у ее ног «подношение».
– И вправду – гнилье совсем, – пролепетал голова за Рыскиной спиной. Молец уже три года нудил, что крыша-де на одних молитвах держится, до первого урагана. А тут и урагана не понадобилось – вороны по крыше пробежались…
Заголосили бабки, сообразив, что было бы, зайди они в молельню пятью щепками раньше.
– Так кого тут Хольга привечает? – ехидно уточнил у мольца дедок – пожалуй, единственный, кто разве что моргнул да носом шмыгнул. Что ему какая-то балка, он падение главной башни Йожыга видел!
Молец не ответил: он обходил постамент, стеная и заламывая руки. По другую сторону балки обнаружились даже грибы, пучок поганок на тонких ножках с воротничками.
– А если б во время праздничной проповеди накрыло? – с содроганием предположил кузнец. Кто-то из баб истошно охнул и брякнулся на землю. – Не меньше десятка бы полегло!
– Х-х-хорошая девочка… – Голова трясущейся рукой погладил Рыску по голове. Девочка привычно втянула ее в плечи.
– И как же мы теперь молиться будем? – разочарованно поинтересовался Жар, при взгляде на поганки вспомнивший об опятах.
– А не надо уже молиться, деточки, не надо, – слабым голосом ответил за мольца кузнец. – Как-нибудь в другой раз. Идите лучше погуляйте, бубликов себе в лавке купите…
Мальчик радостно схватил монетку:
– Спасибо, дяденька!
Тот только рукой вяло махнул. С крыши упала еще пара черепиц, раскололась об пол.
– Пошли, – заторопился дедок, подпихивая детей в спинe, – а то и впрямь все грибы до нас соберут.
* * *
– Так это что получается, – растерянно сказала Рыска, – мне теперь не Хольге, а Сашию молиться надо? Если это он видунам потакает, как молец кричал?
– Типун те на язык! – любовно протянул дедок, глядя на обнаруженный у пенька боровик. – Куда дергать?! Сейчас ножик достану…
Старик кряхтя опустился на колени и осторожно, придерживая гриб под бархатистую шляпку, скосил под корешок. Рыска подставила подол: хуторяне так торопились убраться из вески, что забыли одолжить у кого-нибудь лукошко.
– Саший тебя и без молитвы в покое не оставит, – продолжил дедок, заравнивая мох. – Ему, стервецу, только лазейку оставь, а он уж сам шмыгнет, без приглашения…
– Но ведь Саший тоже вроде бог, – удивленно возразила девочка. – Даже Сурок у него вечно удачи просит!
– Ну и что? Муха наша тоже вроде жена, но хозяйка дому – Корова. Как она скажет, так и будет, сколько женке поклонов ни бей. То есть Сашию, конечно, тоже молиться можно, – поправился дедок, – но с оглядкой. В битву, помнится, всегда с его именем шли, чтоб дал сил больше врагов положить. А после, само собой, Хольгу поминали, чтоб исцелила либо легкую дорогу к Дому дала.
– А савряне чьим именем сражались? – встрял любопытный мальчишка.
– Да того же Сашия, чтоб ему, – погрустнел дедок. – Вера-то у нас одна.
– Выходит, он сам против себя воюет?! – Рыска чуть не выпустила край подола. Опят в нем пока не было, зато боровиков и подрешетников уже штук десять набралось.
– А какая ему разница? Лишь бы потешиться, – с горечью бросил старик. – Им, богам, что мы, что савряне, что чурины заморские – все едино. Раньше, говорят, мы вообще одним народом были…