— Нам потребуется помощь, — сказал Пушкин решительно.
— Можно точнее?
— Вы поможете найти и деревушку, и склеп, — сказал Пушкин, чуть подумав. — Кроме того… я хотел бы захватить этого субъекта, посланца графини, и побеседовать с ним по душам. Вы понимаете, что все услуги будут оплачены…
— Лошадей и карету — с полным удовольствием, — сказал Лукка, не раздумывая. — А что до посланца… Не думаю, что это удачная мысль. В чем вы можете его уличить? В том, что он заполночь обосновался в захолустной корчме?
— Можно дождаться, когда ваш Пьетро вернется с добычей. И потом уже захватить на горячем. Я плохо знаю тосканские законы, но они, несомненно, неодобрительно относятся к грабежу склепов, пусть даже и заброшенных…
— Вот тут вы правы, — со вздохом сказал Лукка. — Эти чертовы законники — тупой народ, сплошь и рядом не способны понять разницу меж уголовно преследуемым гробокопательством и благородной наукой археологией…
— Вот видите. Значит, попробовать не грех.
— Только без меня, — решительно сказал Лукка. — И на сей раз не звените золотом в карманах. Карету я вам дам. Надежных проводников предоставлю. Но ни я сам, ни мои молодцы ни в какие события замешаны быть не должны. Вам проще, синьоры. Вы в любой момент, как пташки перелетные, можете сняться с места и упорхнуть за тридевять земель. А мне здесь жить и жить. Это мой родной город, я здесь добился определенного положения, тяжело будет лишиться всего…
— Ну, хорошо, — сказал Пушкин. — Я не требую от вас чересчур уж многого, спасибо и на том, что согласны сделать… Вот что. Строго говоря, что из себя представляют графиня де Белотти и князь Карраччоло? Есть точные сведения, или все вновь сводится к жутким легендам?
— Как вам сказать… Точных сведений и впрямь не имеется. Одни только россказни. Знаете, как это бывает — никто не знает ничего толком, но любой прекрасно осведомлен, что эта парочка продала душу тому купцу, что не к ночи будь помянут. Или вы не верите, что они…
— Верю, — сказал Пушкин. — Есть причины верить…
— Вот видите… Понимаете, синьор Алессандро, никому, в общем, и нет нужды знать эти ваши «точные сведения». Ну зачем? Выгоды от этого никакой, одни возможные неприятности. Вы полагаете, в вашей стране такой вот парочке надоедали бы соседи, стремясь выяснить, какими именно чернилами они подписывали уговор с тем, который… или интересовались бы, что те еще намерены наворожить? Ага, молчите… Разное болтают. Говорят даже, что графиня на самом деле — своя собственная прабабушка, которая все это затеяла ради вечной молодости. Мол, у нее есть в палаццо часы, которые идут в обратную сторону, и механизм нужно регулярно питать человеческой кровью, а если этого не сделать, графине — конец… Ну, а про князя болтают втихомолку и того похлеще.
— И — что?
— И — ничего, — сказал Лукка. — На дворе вы, должно быть, слышали стоят времена просвещения, материализма и прочих рациональных веяний. Это лет триста назад любой полицейский без зазрения совести забарабанил бы в дверь и рявкнул: «А ну-ка, где тут у вас колдуют?!». Нынешние на такое не способны, побоятся стать всеобщим посмешищем.
Барон вмешался:
— У этого есть и оборотная полезная сторона, сдается мне. Ни за что не побегут в полицию ваши графини с князьями, если мы им крепенько хвост прищемим на какой-нибудь ворожбе…
— Совершенно верно, — сказал Лукка с легкой улыбкой. — Ни за что не побегут. Они просто-напросто ответят по-своему, и начнется такое, что дай вам Бог ноги живым унести… а вот в полицию по поводу этих напастей вы тоже ни за что не пойдете.
— Не будем о постороннем, — сказал Пушкин. — Давайте поговорим о деталях…
Глава XIV
ПЕРСТЕНЬ ИЗ СКЛЕПА
Провожатый — чьего имени они не знали и не стремились узнать — шел в паре шагов впереди, время от времени останавливаясь, замирая в совершеннейшей неподвижности, чутко прислушиваясь, и тогда они вели себя точно так же. Но вокруг не было ничего, способного представлять угрозу. Стояла душноватая тишина, пахнущая как-то иначе, совершенно не по-русски, почти полная луна заливала окрестности безмятежным серебристым сиянием, и тени росших повсюду невысоких пиний чернели предельно четко, а между деревьями кое-где лежал совершеннейший мрак, там, где несколько теней сливались в одну. Порой под ногами похрустывали сухие веточки, и всякий раз это казалось выстрелом, на миг заставлявшим обрываться сердце.