39 
Галюня бросилась ко мне как птица, защищающая свое гнездо от врага, и защебетала со скорострельностью авиационной пушки.
Должен сказать, что на своем суррогатном украинско-русском языке она разговаривала лишь со своими подчиненными и гражданами Украины. Так приказало начальство (правда, оно имело ввиду чистый украинский язык).
Но мы с Галюней, как я уже говорил, беседовали на русском. По крайней мере, она старалась не переходить на суржик.
Однако сейчас, на пике взволнованности, Галюня выдавала настоящие перлы славянской словесности.
– Да живой я, живой, – отбрыкивался я от Галюни, которая схватила меня в свои железные объятья, демонстрируя избыток чувств. – Ну подумаешь, познакомился с парой украинских ментов. Эка невидаль.
Они ничем не отличаются от наших, московских. Их делают на один копыл.
– Стив, это же Витренко! Ходячая чума. Его у нас так и кличут – Ветрянка. А с ним еще этот… Ахряпин.
Был бандитом, а стал ментом. Шо воно робыться на белом свете?
– Это называется мимикрия, Галюня. Когда злобные кровожадные твари маскируются под беленьких и пушистых зайчиков. Таких уродов во все времена хватало.
– Что они от тебя хотели?
– Похоже, приняли меня за какого-то мафиозного авторитета, – ответил я, смеясь. – Даже засаду в номере устроили. Только ошибочка у них вышла. Такие вот дела.
Я изо всех сил пытался оградить Галюню от будущих напастей. Ей не нужно было знать о моих проблемах, потому что это знание может быть для нее опасным.
А проблемы вместе с неприятностями сыпались на меня как горох из мешка. И что будет дальше, можно было только предполагать.
– Стив, ты что-то недоговариваешь, – прокурорским тоном сказала Галюня. – Скажи мне правду.
Вот чертовка! Женщину трудно обмануть. У нее на первом месте стоит интуиция, которая нередко подменяет и ум, и образованность. Недаром в аэропортах на заграничных линиях проверку документов осуществляют именно женщины. Они чуют нарушителя за версту.
– А правда такова, что я сейчас голоден, как волк. Пойдем в буфет, позавтракаем.
– Да ну тебя!.. Ты точно ничего такого не отмочил? А то я тебя знаю…
– Галюня, поверь мне, с той поры, на которую ты намекаешь, я сильно изменился. Я стал добропорядочным и законопослушным обывателем, большим любителем мягкого дивана и телевизора. Мне перестали нравиться разные приключения.
– Ну-ну… – буркнула Галюня себе под нос, одарив меня недоверчивым взглядом.
Я весело рассмеялся, обнял ее за плечи, и мы направились в буфет…
Засиживаться в гостинице я не стал. На улице установилась великолепная погода, – и не жарко, и не холодно, а в самый раз – и мне захотелось пройтись, образно выражаясь, по местам моей "боевой и трудовой славы".
Самуил Абрамович все еще возился с документами, о чем и сообщил мне по телефону, когда я позвонил, недовольным голосом присовокупив на ходу выдуманную сентенцию "Быстро только революции делаются", а потому времени у меня было – хоть отбавляй.
Первым делом я решил навестить эскулапа, который лечил Зяму. Я не знал его фамилию, но клиника, где он работал, мне была известна – опять таки со слов Галюни. Зяма Чиблошкин, оказывается, имел личного врача, какое-то медицинское светило со степенью.
Чтобы не искушать судьбу, топая по городу на своих двоих, я вызвал такси. Самое удивительное, но и машина, и водитель оказались знакомыми. Это был тот самый аскетический с виду мужичок, который вез меня с вокзала в первый день моего пребывания в городе.
– А, старый знакомый! – сказал я, усаживаясь на сидение "волжанки". – Как успехи?
– Это вы? – удивился хозяин машины. – Здоровэньки булы! – обрадовано поприветствовал меня таксист.
– Здорово…
Я устроился поудобней – чтобы можно было время от времени посматривать назад. Вдруг там снова висит "хвост".
– Куда ехать? – спросил таксист.
Я назвал адрес, и мы покатили. Оживленный водитель в предвкушении хорошего куша болтал без умолку. Я слушал его вполуха и размышлял о своем.
Мне совсем не нравилась обстановка, которая меня окружала. Но самое хреновое в этой ситуации было то, что я не мог ответить по-взрослому. Ну не будешь же мочить тех самых продажных ментов, что испаскудили мне прошлый вечер и ночь.
А как хотелось бы…
Ладно, все это ненужные эмоции. Оставим их для мемуаров. Или, на худой конец, состряпаю из своих переживаний забойный детектив, благо сюжет романа уже почти вырисовался.
39 
