81 
– Ну-ка!
Опустив глаза, как и пристало столкнувшемуся с несказанной пошлостью хорошо воспитанному юноше из провинции, д’Артаньян упавшим голосом поведал:
– Бриквиль сказал, что он чихал на вас, плевал на вас, что он вас нисколечко не боится и готов вступить с вами в противоестественные сношения на итальянский манер…
– Что-о? – взревел комиссар, вздымаясь во весь свой немаленький рост. Он подбежал к двери, распахнул ее могучим ударом ноги, едва не расколов пополам, и заорал: – Эй, Жак! Оноре! Возьмите побольше людей, кого только соберете, отправляйтесь в дом Бриквиля и приволоките его сюда немедленно! Если не пойдет добром, волоките за ноги и подгоняйте дубинками! – Вернувшись за стол, он еще долго возмущенно фыркал, ухал и чертыхался. Потом, немного успокоившись, зловещим тоном пообещал: – Ну ничего, мы еще посмотрим, кто кого будет пользовать итальянским манером… Мы еще разберемся, как этому мошеннику, разбойнику чертову, удалось выбраться из Шатле… Да, а что там было дальше?
– Шпага, конечно, была при мне, – сказал д’Артаньян. – Но в одиночку я от них ни за что бы не отбился. А потому пришлось, забыв о гордости, наудачу выброситься в окно. Хвала господу, я ничего себе не переломал – зато без всякого злого умысла покалечил парочку подмастерьев моего соседа, мирно сидевших во дворе. Они, со своей стороны, собираются подать жалобу – а также выступить моими свидетелями…
– Кажется, они уже здесь, – проворчал комиссар, прислушиваясь к шагам и голосам в прихожей.
– Тем лучше, – сказал д’Артаньян. – И вот еще что, господин комиссар… Не скажете ли, как звали вашего почтенного отца?
– Мишель-Фредерик… А какое это имеет значение?
– Огромное! – радостно воскликнул д’Артаньян с самым что ни на есть простецким видом. – Как только я услышал, что вас зовут де Морней, я вспомнил… Мой батюшка в свое время, давно тому, остался должен сорок луидоров парижскому дворянину по имени Мишель-Фредерик де Морней, и это мучило его несказанно: ну вы же понимаете, долг чести… Когда я отправлялся в Париж, он наказывал мне разыскать заимодавца…
– Мой отец умер пять лет назад… – в некоторой растерянности пробормотал комиссар.
– Или его наследников, – продолжал д’Артаньян хладнокровнейше. – И непременно вернуть старый долг. Как примерный сын и дворянин, я обязан выполнить волю отца…
И он принялся отсчитывать золотые, выкладывая их рядками на свободном от бумаг краю стола. Комиссар оторопело следил за ним и, наконец, попытался слабо запротестовать:
– Отец мне никогда не упоминал о подобном долге…
– Благородному человеку не пристало кичиться однажды оказанными благодеяниями, – с пафосом сказал д’Артаньян. – Извольте, сударь, ровнехонько сорок луидоров, сколько и взял в долг мой батюшка лет пятнадцать тому…
Золотые луидоры французское казначейство стало впервые чеканить лишь три года назад – но комиссар, очень похоже, не собирался вдаваться в такие тонкости. Сорок золотых, выложенных четырьмя аккуратными рядами так, что они напоминали строй хорошо вымуштрованных солдат, производили весьма приятное впечатление. Впрочем, комиссар сделал слабую попытку запротестовать:
– Вы уверены, сударь…
– Помилуйте! – воскликнул д’Артаньян, глядя на него невиннейшим взором. – Какие тут могут быть сомнения? Я возвращаю отцовский долг сыну кредитора – что здесь противу дворянской чести?
Должно быть, именно его кристальной чистоты взор и убедил комиссара, что дело пристойное и правильное. Комиссар живо выдвинул ящик стола, горстью смахнул туда золото и сказал с видом человека, начавшего что-то такое припоминать:
– В самом деле, в самом деле… Д’Артаньян из Беарна, ну конечно же… Такое поведение делает вам честь, сударь, и я окончательно убедился, что юноша вы честный, достойный уважения и доверия… Зовите ваших свидетелей!
Появились подмастерья торговца жареным мясом, числом четверо.
Охая, кособочась и потирая кто спину, кто шею или ногу, они гладко и красочно поведали, как мирно сидели у себя во дворе, наслаждаясь ночной прохладой и лицезрением полной луны, – и вдруг над их головами послышались отчаянные призывы о помощи, крики "Караул! Грабят!", а также злодейские голоса, требовавшие немедленно отдать им все деньги и испускавшие старинный клич рыцарей большой дороги: "Кошелек или жизнь!". Вслед за тем буквально на голову им спрыгнул их благородный сосед, шевалье д’Артаньян, известный всему кварталу как благонравный и тихий молодой человек самого примерного поведения. Совершенно ясно, что это он стал жертвой грабителей, коими предводительствовал г-н Бриквиль, опять-таки известный всему кварталу, но с самой худшей стороны. В заключение они выразили желание подать жалобу на увечья в адрес того же г-на Бриквиля – ведь, рассуждая здраво, именно он послужил причиной того, что юному гвардейцу пришлось покидать дом через окно, а не через дверь…
81 
