Особенно,... 
58 
— Закройте дверь! — завопил Марат Иванович. — Мало мне здесь одного невежды!
Дверь захлопнулась. Пигулевский яростно обернулся к оппоненту и увидел, что Забродов смеется.
— Что тут смешного?
— Посмотри в зеркало и увидишь.
— Сам смотри в зеркало… солдафон.
— Я уже посмотрел, потому и смеюсь. Ну, скажи на милость, зачем ты девушку напугал?
— Кто напугал девушку?
— Ты, Марат Иванович. Я думал, она в обморок грянется от твоего крика.
— Я что, кричал?
Илларион расхохотался.
Марат Иванович поежился, на глазах утрачивая боевой пыл.
— Надо же, как неловко получилось, — пробормотал он и, сорвавшись с места, убежал в магазин утешать продавщицу и приносить ей свои извинения.
Слушая, как он что-то неразборчиво бубнит за дверью, Илларион неторопливо закурил, стараясь держать сигарету подальше от пожелтевших страниц. Здесь, в этом кабинете, он всегда ощущал на своем лице слабое, но ровное и постоянное дуновение ветра времени.
Вдыхая запах старой бумаги и переплетной кожи, он думал, что именно так, наверное, должна пахнуть История.
На ум ему пришла аналогия с компьютерной игрой. Однажды инструктору довелось наблюдать, как сын одного из его бывших сослуживцев вел через кишащий неприятельскими солдатами военный лагерь шустрого виртуального вояку, который палил во все стороны от живота и, подорвавшись на мине, через секунду вскакивал, как ни в чем ни бывало. Потом мальчик повернул своего солдата назад и повел обратно той же дорогой. Неприятеля там больше не было — остались только бараки, заграждения из колючей проволоки, мертвые камни и сложенные из мешков с песком пустые пулеметные гнезда. Это была История. Люди жили, сражались, любили и умирали, растворяясь в земле, оставляя после себя немые долговечные свидетельства своего существования. Илларион вспомнил теорию одного писателя-фантаста: человечество живет в рамках одной-единственной секунды и вместе с ней движется вперед сквозь время. А позади остается голая земля, пустые строения, осиротевшие ленты дорог и еще книги — самые живые из неодушевленных предметов.
Потом вернулся Марат Иванович, выбранил Иллариона за курение в святилище и предложил спуститься в подвал. Старик панически боялся потопа, который мог случиться, если бы проходившие через подвал канализационные и водопроводные трубы вдруг прорвало. Он не давал покоя сантехникам и не менее трех раз в день самолично спускался в хранилище, придирчиво проверяя, все ли там в порядке.
Пигулевский долго гремел связкой ключей, отпирая дверь, потом щелкнул укрепленным на стене выключателем и первым спустился по крутой узкой лестнице.
Илларион последовал за ним.
Здесь, внизу, было царство книг. Книги стояли на прочных дубовых стеллажах, книги лежали неразвязанными пачками, и какие-то растрепанные учебники и атласы шаткими пирамидами громоздились вдоль проходов, грозя засыпать неосторожного исследователя, рискнувшего углубиться в бумажные катакомбы. Пока Марат Иванович озабоченно ползал по углам, осматривая и даже выстукивая трубы, Илларион пустился в самостоятельное путешествие по книжному лабиринту.
Здесь был, в основном, ширпотреб, который Марат Иванович со скрежетом зубовным скупал у населения — он органически не переносил даже мысли о том, что заключенная в переплет печатная продукция может быть каким-либо способом уничтожена.
Внезапно из глубины помещения раздался придушенный, полный ужаса вопль. Илларион метнулся по коридору на голос. Вчерашний день был еще жив в его памяти, и по дороге он успел навоображать себе бог знает чего, так что, увидев Марата Ивановича живым и невредимым, хотя и побледневшим, едва сдержался, чтобы не дать ему по шее.
— Ну, что тут у тебя? — недовольно спросил он.
Марат Иванович вытянул перед собой дрожащую руку и трагическим шепотом произнес, указывая пальцем куда-то в угол:
— Там…
— Что, течь?
Букинист отрицательно замотал головой и повторил:
— Там…
Илларион вгляделся и увидел здоровенную коричневую крысу, с самым невинным видом расположившуюся на связанном в пачку потрепанном тридцатитомнике Диккенса. Равнодушно посмотрев на людей, упитанная зверюга спокойно возобновила прерванное их появлением умывание. Морда у нее была самая что ни на есть наглая, усы нахально топорщились, а голый розовый хвост кокетливо свешивался с верхушки книжной пирамиды. Это было немногим лучше наводнения, и Илларион целиком разделял чувства Марата Ивановича, хотя и был далек от того, чтобы бледнеть и вскрикивать.
58 
