60 
– Сиротка, сходи, найди чего-нибудь поесть, чтобы завтра утром не вставать и не тянуться. Наверное, будет дождь.
Сиротка не хотел идти, но пришлось. Он поднялся со своего скрипучего матраса, застегнул единственную пуговицу на драном пальто и потопал вниз.
Уже выйдя из подъезда и продираясь сквозь кусты к мусорным контейнерам, он увидел мужчину с сумкой на плече. Сиротка остановился, спрятался за кустами.
Он решил, что подойдет к контейнерам только после того, как мужчина отвалит. Он отчетливо видел Григория Синеглазова, ведь он стоял метрах в двенадцати, а возле контейнеров горел фонарь. Он видел, как Григорий быстро расстегнул молнию и выгрузил в контейнер целлофановые пакеты, которые блестели, словно елочные игрушки.
«Наверное, что-то хорошее! – желудок бомжа заныл в предвкушении сытого ужина и завтрака. – А может, это даже удастся продать».
Сиротка еще не догадывался, что Синеглазов выбросил в контейнер. Он сам не знал, почему проследил взглядом за мужчиной. А тот, испуганно озираясь, почти отбежал от контейнеров, затем замедлил шаг и, пройдя еще метров двадцать, сел в машину.
«Странное дело», – подумал Сиротка. Григорий запустил двигатель и выехал со двора. Сиротка подбежал к мусорному контейнеру, быстро сунул туда руки и вытащил большой целлофановый пакет. Он торопливо развязал бечевку и развернул.
Его словно ударило током. Он увидел четыре детские руки.
Сиротка быстро завернул целлофан и, бросив сверток обратно в контейнер, пустился опрометью на чердак.
– Чума, Чума, послушай, там такое…
– Чего орешь? Принес что-нибудь?
– Да нет, ты слушай!
Сиротка не пошел вниз, он остался в подъезде. Он смотрел сквозь окно, как Чума подошел к контейнеру, достал пакет и развернул.
* * *
Григорий Синеглазов, ведя машину, почувствовал смутную тревогу.
– Нет, надо вернуться и перепрятать.
Он даже не знал, почему волнуется, но что-то показалось ему подозрительным.
И действительно, когда он вернулся, то увидел бомжа, который стоял у контейнера. Перед ним на земле лежал сверток.
«А вдруг он меня видел?» – мелькнула мысль в голове Григория.
Чума бросился к телефонным автоматам. Он от испуга забыл номер милиции.
Но, наконец, он прочитал его на блестящей пластинке, прикрепленной к автомату.
– Алло! Алло! Милиция? Тут такое… Быстро приезжайте! Руки!.. Руки!.. – кричал Чума в трубку.
Синеглазов подошел к нему сзади. Четыре телефонных автомата, из которых работал только один, находились в углу двора, возле беседки, в кустах, и из окон дома они не были видны. Григорий подошел и отчетливо услышал, как зачуханный бомж сбивчиво объясняет дежурному, что случилось.
Григорий вырвал трубку из рук Чумы и перекрутил провод вокруг его шеи.
Тот попытался вырваться, но Григорий Синеглазов, зверь в человеческом обличий, был силен.
Провод пережал горло, и на этом оборвалась жизнь отставного военного, сейчас человека «без определенного места жительства».
Сиротка, прижимаясь щекой к мутному стеклу, видел, как Синеглазов шел от телефонных автоматов. Конечно же, Сиротка не знал, кто это, он даже не помнил номер машины. Минут через десять Сиротка пошел к телефонам. То, что он увидел, его потрясло. Его приятель лежал на земле, широко раскинув руки.
«Надо рвать когти», – подумал Сиротка и побежал к подъезду.
Глaвa 8
Глеб Сиверов не любил в этом мире многое, но существовали определенные приоритеты. Он ненавидел ложь, ненавидел предательство, но больше всего он не любил неопределенность – то состояние, когда не знаешь, куда податься, что предпринять, а словно бы попадаешь в темную комнату, где, сколько ни всматривайся, не сумеешь разглядеть полоску света, обозначающую дверь или окно, темную комнату, в которой не существует выхода и вообще непонятно, как ты смог там оказаться. До последнего дня Глеб пребывал именно в такой темной комнате, имея возможность лишь смутно догадываться о том, что известно его противникам.
Но, наконец-то, карты оказались раскрытыми. Полковник Студинский сделал свой ход, предоставив такое же право Глебу Сиверову. Можно было бы отказаться от игры, но Глеб не зря относил себя к людям азартным. Задание, предложенное ему, требовало максимальной выкладки сил, напряженной работы разума. Он согласился бы, даже если бы Ирина Быстрицкая находилась в недосягаемости ФСБ.
Вот тут-то фээсбэшники и совершили ошибку. Предательство – так определил их поведение для себя Глеб Сиверов. Игра начиналась с нечестного хода, а значит, теперь и он был свободен от угрызений совести и мог ударом отвечать на удар. Полковник Студинский сообщил Глебу все, что знал сам, и даже немного присочинил, чтобы показаться более значительным.
60 
