– Наташа… Наташа… Как же они узнали, что она у меня? – лихорадочно соображал Синеглазов, не находя никакого разумного объяснения.
Ведь никто из жильцов подъезда не видел, как он стоял и разговаривал с девочками на лестнице не видел, как они вошли к нему. Боже, надо сумки куда-то спрятать!
Синеглазов схватил сумку, которая стояла ближе к нему, и, кряхтя и пошатываясь, поволок ее на балкон. Почему именно на балкон – Синеглазов не знал. Балкон в его квартире был завален всяческим хламом. Грудами лежали пустые бутылки, стояли большие пустые коробки. Вот именно в эти коробки Синеглазов и решил спрятать сумки, решив, что это самое надежное место и что никто не станет там рыться. Уж если у него у самого руки не дошли навести на балконе порядок, то навряд ли, увидев завалы, кто-нибудь другой туда сунется и станет их раскапывать.
Он вытащил большую картонную коробку из-под телевизора и бросил в нее одну из сумок. Набитая человеческим мясом, она тяжело упала. Синеглазову даже показалось, как в ней что-то захрустело.
«Как же?.. Как же они узнали? – неотвязно крутилась в голове одна мысль. Он кинулся с балкона в прихожую и судорожно схватил вторую тяжеленную сумку. – Кто им мог подсказать? Меня же никто не видел! Если меня найдут?.. Если схватят?.. Тогда – все!»
Только сейчас он понял, что ему не нужна слава, что самым ценным у него является жизнь, что ею он дорожит больше всего остального, что у него есть.
Телефон вновь зазвонил. Григорий Синеглазов несколько мгновений мешкал, пытаясь дрожащими пальцами расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки. Затем все же он поборол страх, снял трубку.
– Так вы позовете Наташу или нет? – уже более строгим и более взволнованным и нервным голосом выкрикнула женщина.
– Какую Наташу? – шепотом выдавил из себя мужчина.
– Хватит меня дурачить, Павел Николаевич! Мою Наташу, мою дочь!
– Здесь нет такой. И я не Павел Николаевич, я Григорий Синеглазов.
– Какой Григорий, Павел? Перестань меня дурачить! Позови Наташу! Я же знаю, что она у тебя.
– Женщина, да вы с ума сошли! – уже понимая, что произошла обыкновенная телефонная путаница, закричал Григорий, вплотную прижимая микрофон трубки к пересохшим губам.
– Ой, извините! – послышалось восклицание на другом конце провода. – А какой у вас номер?
– Не ваше дело! – рявкнул Синеглазов. – Если вы его набрали, значит, знаете.
– Извините, извините, пожалуйста, бывает… Я, наверное, набрала не ту цифру.
– Конечно, не ту! – уже ликуя и пританцовывая с трубкой в руках выкрикнул Синеглазов. – Набирайте тщательнее, мадам, и не пугайте честных и добропорядочных граждан.
– Извините, – еще раз произнес женский голос, а затем раздались гудки.
– Дура! – сказал Синеглазов, вытирая мокрое от холодного пота лицо. – Вот и все, теперь все в порядке.
Но хоть Григорий Синеглазов и понимал, что произошло недоразумение, его сердце было не на месте.
«А что, если действительно кто-нибудь слышал или видел, как я разговаривал с девочками на лестничной площадке? Не может же каждый раз так гладко мне сходить с рук все то, что творю? Да, от сумок надо избавиться, все это мясо надо куда-нибудь выбросить, и как можно скорее. Нет, не просто куда-нибудь: его надо тщательно упрятать, чтобы никто до нега не добрался».
В квартире царила густая тишина, такая густая, что Синеглазов слышал содрогание воздуха от ударов собственного сердца. Казалось, стены и оконные стекла пульсируют, выгибаются. Кончики пальцев холодели, и Синеглазов, как ни старался, успокоиться никак не мог.
– Дьявольщина! Наваждение!
Он вошел в ванную, пустил холодную воду. Струя с шумом ударилась о дно.
Григорий нагнулся и сунул голову под ледяную воду. Он фыркал, морщился и постепенно успокаивался. Студеная вода принесла облегчение. Синеглазов вытер мокрые волосы, затем тщательно причесался костяной расческой и взглянул на себя в зеркало. Под глазами были темные круги, а белки глаз покраснели. Губы непроизвольно кривились, щека подергивалась от нервного тика. Синеглазов понимал, что ни алкоголь, ничто другое не смогут снять это нервное перенапряжение. Только бы избавиться от останков девочек! Только бы куда-нибудь их деть и вычеркнуть из памяти, оставив воспоминания лишь о наслаждении!
Но было еще одно дело. Сегодня вечером по просьбе шефа он должен был отправиться в Питер. Да это была и не просьба, это было распоряжение, даже приказ. И отказаться от поездки Синеглазов не мог, понимая, какие большие деньги стоят за контрактом. Но прежде чем уехать в Питер, надо было во что бы то ни стало избавиться от сумок, вернее, от их содержимого. К сумкам Синеглазов уже привык и не хотел с ними расставаться. Да и выбросив сумки, можно было оставить улики, ведь многие из жильцов дома на проспекте Мира видели эти сумки, видели, как он их ставит в багажник автомобиля, соседка наверняка помнит, что он объяснял, что едет за город жарить шашлыки.