– Чем это ты занимаешься на службе, скотина? – укоризненно спросил Андрей.
Румер заметно вздрогнул и поднял глаза.
– А, это ты… – проговорил он с видимым облегчением. – Чего тебе?
– Это ты так работаешь? – горестно сказал Андрей. – Тебя там люди ждут, а ты…
– Кто ждет? – встрепенулся Румер. – Где?
– Подследственные твои ждут! – сказал Андрей.
– А-а… Ну и что?
– Ничего, – сказал Андрей со злостью. Наверное, надо было как-то пристыдить этого типа, напомнить зверюге, что ведь Фриц за него ручался, честным своим именем ручался за кретина ленивого, за обормота, но Андрей почувствовал, что сейчас это выше его сил.
– Кто это тебе в лоб засветил? – с профессиональным интересом спросил Румер, разглядывая Андрееву гулю. – Красиво кто-то засветил…
– Неважно, – сказал Андрей нетерпеливо. – Я к тебе вот за чем: дело Ван Лихуна у тебя?
– Ван Лихуна? – Румер перестал разглядывать гулю и задумчиво запустил палец в правую ноздрю. – А что такое? – осторожно спросил он.
– У тебя или нет?
– А ты почему спрашиваешь?
– Потому что он сидит там перед твоей дверью и ждет, пока ты здесь свинством занимаешься!
– Почему это – свинством? – обиделся Румер. – Ты посмотри, титьки какие! М-м-мух! А?
Андрей брезгливо отстранил фотографию.
– Давай сюда дело, – потребовал он.
– Какое дело?
– Дело Ван Лихуна давай сюда!
– Да нет у меня такого дела! – сердито сказал Румер. Он выдвинул средний ящик стола и заглянул в него. Андрей тоже заглянул в ящик. В ящике действительно было пусто.
– Где вообще все твои дела? – спросил Андрей, сдерживаясь.
– Тебе-то что? – сказал Румер агрессивно. – Ты мне не начальник.
Андрей решительно сорвал телефонную трубку. В поросячьих глазках Румера мелькнула тревога.
– Постой, – сказал он, торопливо прикрывая телефонный аппарат огромной лапищей. – Ты это куда? Зачем?..
– Вот я сейчас позвоню Гейгеру, – сказал Андрей зло. – Даст он тебе по мозгам, идиоту…
– Подожди, – бормотал Румер, пытаясь отобрать у него телефонную трубку. – Что ты, в самом деле… Зачем звонить Гейгеру? Что мы – вдвоем с тобой это дело не уладим? Ты, главное, объясни толком, чего тебе надо?
– Я хочу взять себе дело Ван Лихуна.
– Это китайца, что ли? Дворника?
– Да!
– Ну, так бы и сказал с самого начала! Нет на него никакого дела. Только что доставили. Я с него первичный допрос снимать буду.
– За что его задержали?
– Профессию не хочет менять, – сказал Румер, деликатно таща к себе телефонную трубку вместе с Андреем. – Саботаж. Третий срок дворником сидит. Статью сто двенадцать знаешь?..
– Знаю, – сказал Андрей. – Но это случай особый. Вечно они что-нибудь напутают. Где сопроводиловка?
Шумно сопя, Румер отобрал наконец у него трубку, положил ее на место, снова полез в стол – в правый ящик, – покопался там, заслонив содержимое гигантскими плечами, вытянул бумажку и, обильно потея, протянул ее Андрею. Андрей пробежал бумагу глазами.
– Тут не сказано, что он направляется именно к тебе, – объявил он.
– Ну и что?
– А то, что я его забираю к себе, – сказал Андрей и сунул бумажку в карман.
Румер забеспокоился.
– Так он же на меня записан! У дежурного.
– Так вот позвони дежурному и скажи, что Ван Лихуна взял себе Воронин. Пусть перепишет.
– Это уж ты сам ему позвони, – сказал Румер важно. – Чего это я ему буду звонить? Ты забираешь, ты и звони. А мне расписку давай, что забрал.
Через пять минут все формальности были закончены. Румер спрятал расписку в ящик, посмотрел на Андрея, посмотрел на фотографию.
– Титьки какие! – сказал он. – Вымя!
– Плохо ты кончишь, Румер, – пообещал ему Андрей, выходя.
В коридоре он молча взял Вана под локоть и повлек за собой. Ван покорился, ни о чем не спрашивая, и Андрею пришло в голову, что вот так же безмолвно и безропотно он шел бы и на расстрел, и на пытку, и на любое унижение. Андрей не понимал этого. Было в этом смирении что-то животное, недочеловеческое, но в то же время возвышенное, вызывающее необъяснимое почтение, потому что за смирением этим угадывалось сверхъестественное понимание какой-то очень глубокой, скрытой и вечной сущности происходящего, понимание извечной бесполезности, а значит, и недостойности противодействия. Запад есть Запад, Восток есть Восток. Строчка лживая, несправедливая, унизительная, но в данном случае она почему-то казалась уместной.