Последние отзывы

  89  

Подельщик успел повернуться и посмотрел в глаза своему убийце. Это был жуткий взгляд, и иногда по ночам Грош видел этот взгляд снова и снова. Ему казалось, что этот взгляд прожигает его насквозь, как солнечные лучи, собранные увеличительным стеклом, прожигают лист бумаги.

– Будь ты неладен, – бормотал Грош и почему-то крестился, просыпаясь, хотя в Бога не верил.

Не верил, как и большинство людей, а вот медный крестик на потертой тесемке вот уже лет пятнадцать не снимал с шеи, считая, что именно он и спасает его от смерти, оберегает от пуль и ножей. Была бы возможность Грош прямо сейчас рванул бы туда, где спрятал деньги. А как ими распорядиться, он знал. И зажил бы в свое удовольствие.

С такими деньгами паспорт он бы себе сделал, сменил имя и жил бы припеваючи, ездил бы по курортам, переезжая с одного на другой. Менял бы телок, костюмы, машины, отели. В общем, жизнь сделалась бы сладкой – такой, о какой Грош мечтал длинными, бесконечно длинными ночами, глядя в потолок, лежа на жестких тюремных нарах.

Но такая жизнь была от него еще далеко, очень далеко.

На нижних нарах, там, где похолоднее, корчились под драными телогрейками два совсем молодых парня, новых и глупых. И везли их в лагеря по первому разу.

– Ничего, ничего, – приговаривал Грош, – поживете в лагерях, пооботретесь и тюрьма вам домом родным покажется. Так что не бойтесь, держитесь меня да Семы, мы вас в обиду не дадим.

И парни старались, понимая, что в общем-то, им повезло попасть в компанию к таким людям, как Сема и Грош.

Колеса стучали, вагон покачивался, убаюкивая заключенных и конвоиров. И каждый, кто находился в этом поезде, быстро несущемся на северо-восток, думал о своем. Дембеля, сержанты и ефрейторы рассчитывали, что это последний рейс, последний этап и вскоре они вернутся в Москву, а оттуда разъедутся по домам, отправятся по своим делам и заживут нормальной человеческой жизнью.

А заключенные думали о том, как их встретят в лагерях, с кем они увидятся, перевидятся, какие порядки и нравы царят в лагерях сейчас. Ведь многие из них возвращались туда уже по второму и третьему разу, а для некоторых испытание тюрьмой наступило впервые. И, естественно, они волновались больше, чем те, кто бывал в лагерях, кто уже отдал годы своей жизни тайге, лесоповалу, работе на рудниках.

В общем, поезд мчался и по прибытии он должен будет во многом изменить жизнь своих пассажиров. Но до конечной станции еще было ох, как далеко!

Сема размял затекшие ноги и тронул своего приятеля:

– Слушай, Грош, эти конвойники совсем, бля, оборзели! Один молодой уже третьи сутки дежурит.

– Да хрен с ними! Что ты переживаешь? Лучше дай мне еще сигарету, – сказал Грош.

– А я, собственно говоря, не переживаю, просто не люблю несправедливость.

– Дембеля уже свое отслужили, – Что б они подохли! – буркнул Сема. – А у этих все еще впереди.

– Вот их и заставляют службу тянуть.

– Слушай, а ты был в армии? – спросил Сема.

– Какая на хрен армия! Я первую ходку в семнадцать лет сделал, так что, какая армия!

И сразу на пять лет. Так что мне было не до дешевых удовольствий. Я по первости на курской зоне сидел и не дай бог мне еще раз туда попасть.

– Нет, жалко мне просто этого солдата. С виду он такой, что в гроб краше кладут.

– Ай, брось ты, – махнул рукой, выпуская струйку дыма, Грош.

День сменялся вечером, а вечер долгой-долгой ночью. И вот на четвертую ночь тишину распороли выстрелы. Первым вскочил Грош.

– Слушай, Сема, что это?

Проснулись и их приятели, двое молодых парней.

– Как что – стреляют.

– А что за крики и стоны?

– Хрен его знает, – буркнул Сема. – Подожди, дай послушать, – он подошел к двери.

– Не лезь ты туда, а то еще саданут очередью и кровью умоешься, кишки повылазят.

– Да не боись, ничего не будет.

И тут зеки услышали истошный вопль и топот по узкому проходу в вагоне. Сема прильнул к двери.

– Хоть бы окошко было открыто! Хоть бы глянуть, что там.

Все осужденные услышали истошный крик:

– Бляди! Бляди! Вот вам! – и снова автоматная очередь длиной на половину магазина слилась с грохотом и лязгом вагонных колес.

– Вот это да! – сказал Сема. – Неужели перепились и стреляться начали?

Догадка старого тюремного волка была не далека от истины. Молодой солдат Вася Башметов, замученный и задерганный, трое суток отдежурил, не смыкая глаз, и его нервы сдали.

Он разрядил в прапорщика, двух сержантов и ефрейтора – во всех, кому он был обязан подчиняться, рожок своего автомата.

  89