От калитки к ней шел незнакомый мужчина. Он не понравился Зое с первого взгляда. Она почему-то подумала о сухой корявой ветке в пышной кроне, отростке, лишенном жизненных соков, хотя незнакомец был молод, а вовсе не стар. Но он портил пейзаж, видимо, такая была у него карма. Зоя невольно напряглась.
– Зоя Фоминична Каретникова? – услышала она.
– Да, это я.
– У меня к вам будет пара вопросов.
Она едва взглянула на протянутое им удостоверение. И так уже понятно, что приятностей от этого парня не жди.
– Кто это, Зоя? – испуганно спросила мама.
– Заказчик. У нас будет серьезный разговор, я там клумбу не дополола, поручаю ее тебе.
– Тебе же не нравится, когда я занимаюсь твоими цветами!
– Нравится, иди. Не мешай нам.
Та ушла.
– Где бы нам побеседовать? – Валерий Сергеевич оглянулся.
– Хотите дома, а хотите на веранде.
– Погода хорошая, давайте устроимся на веранде.
– Давайте, – хмуро сказала Зоя.
Она первой шагнула на ступеньку. Валерий Сергеевич следом за ней.
– Итак, Зоя Фоминична, вы художница, – сказал он, присаживаясь в плетеное кресло. Она невольно нахмурилась: это было Жорино кресло. Когда он сидел на веранде, небрежно опираясь мускулистой рукой о подлокотник и ветер ерошил его светлые волосы, а глаза становились синими, как небо, это было захватывающе красиво! Валерий Сергеевич портил натюрморт точно так же, как портил пейзаж. В плетеном кресле лежало зеленое яблоко, а не спелое. – Зоя Фоминична?
– Да.
– Вы художница?
– Да, – она и говорила так, будто ела кислое неспелое яблоко.
– Работаете на заказ?
– Когда как, – пожала она плечами.
– А по виду не скажешь. Не скажешь, что вы художница. Я представлял вас г-м-м... несколько иной.
– Я бы вас тоже представила по-другому. Если бы знала, что ко мне придут из ФСБ.
Он нахмурился:
– Хорошо, перейдем к делу. Вам знаком Георгий Викторович Голицын?
– Да, – кивнула Зоя. – Он мой друг.
– А Екатерина Алексеевна Семенова?
Зоя не сразу сообразила, что речь идет о Кате. Екатерина Алексеевна... Как торжественно! Он понял эту заминку по-своему:
– Бессмысленно отпираться. За ней давно следят. Есть запись, как она заходит в ваш подъезд.
– А есть запись, что лифт остановился на этаже, где находится моя квартира? – спросила она насмешливо. В их подъезде видеокамер не было. В лифте тоже. Это Зоя знала наверняка.
– Найдется. Ее телефонные разговоры тоже прослушиваются. Вчера утром она звонила вам и договаривалась о встрече.
– Да, я с ней знакома.
– Каковы ваши функции в преступной группе?
Она слегка растерялась. Какой такой преступной группе? О чем это он?
– Не понимаете, о чем идет речь? Голицын вор, Семенова недалеко от него ушла. Она продает ворованные картины. А раньше и сама этим занималась.
– Чем?
– Воровством.
– Катя грабит музеи?!
– Не прикидывайтесь дурочкой. Я навел о вас справки, Зоя Фоминична. Ваша карьера художника складывалась весьма неудачно. И вы решили заработать денег, ляпая подделки, копируя картины великих русских мастеров...
Зоины щеки вспыхнули. «Ляпая подделки».
– Сколько Голицын платил вам за копию?
– А иди ты на... – грубо сказала Зоя.
– Что-о-о?!
Он, похоже, растерялся. Щеки порозовели. Он же ехал побеседовать с ХУДОЖНИЦЕЙ! С человеком из мира искусства! И наверняка представлял себе тонкую, и в прямом, и в переносном смысле женщину, художественную натуру, впечатлительную, ранимую, похожую на натянутую струну, которая мгновенно порвется, сыграй на ней фальшиво. Возможно, в душе Зоя таковою и была. Но матерные слова слетали с ее языка легко, ведь она дочь маляра-штукатура, не примы балерины. И внешность у нее соответствующая. Поэтому Валерий Сергеевич растерялся. Бабища, одетая в заляпанную спецовку, послала его по матушке. И неизвестно, чем бы это все закончилось, не зазвони Зоин мобильный.
Сначала она не хотела отвечать, потому что на дисплее высветилось: «Жора». Но перед ней сидел Валерий Сергеевич и, кажется, приходил в себя. «Надо ответить», – подумала Зоя и взяла со стола телефон.
Она говорила так, чтобы Жора понял: у нее гости. Но он, похоже, не понял.
– О каком проекте шла речь? – спросил Валерий Сергеевич, как только она дала отбой. Он прекрасно слышал весь разговор.
– Я иногда прихожу в музей, где работает Георгий Викторович, и делаю копии с картин. – Какой смысл отпираться? – Мне и директор разрешает.