"Ока" продолжала тарахтеть у закрытых и запертых на замок ворот. Из нее никто не выходил – слава богу, у старого орангутанга хватило ума хотя бы на это. Медлить, однако, не следовало. Федор Лукич быстро вынул из тайника в камине пистолет – тот самый, что был обещан Гюрзе, но так ему и не достался, – сунул его за резинку шортов, набросил на плечи просторную ситцевую рубашку и, на ходу застегивая пуговицы, выбежал во двор.
Он отпер замок, в последний раз проверил, не выпирает ли из-под рубашки пистолет, и распахнул ворота настежь. "Ока" газанула, окутавшись облаком вонючего грязно-белого пара, рывком выскочила из глубокой глинистой, уже начавшей раскисать и наполняться водой колеи и медленно, аккуратно въехала во двор, а оттуда – прямо в распахнутые ворота гаража. Федор Лукич закрыл и запер ворота, повторил ту же операцию с воротами гаража и включил в гараже свет.
Сиверс уже заглушил двигатель и в данный момент, кряхтя, выбирался из своего "гроба на колесиках", как он сам его называл. "Ока" была оборудована ручным управлением, и ни одному инспектору ГАИ при виде торчащих вокруг руля дополнительных дуг и рычагов в сочетании с заметным даже в темноте горбом ни разу не пришло в голову поинтересоваться, в действительности ли водитель является инвалидом. Сиверс мастерски умел изображать несчастного и убогого, а на заднее сиденье клал пару потрепанных костылей. Так что стоило ему жалобно взглянуть на гаишника и протянуть документы трясущейся, жутко вывернутой в запястье рукой, как его немедленно отпускали ко всем чертям – что с него возьмешь, с инвалида...
– Ты спятил, – сказал Самойлов, пожимая сухую длинную стариковскую ладонь. – После такого дела являться прямо ко мне...
– А к кому же еще являться? – возразил Сиверс. – Я ведь, Феденька, по твоей милости без кола, без двора остался, от дождя укрыться негде, негде головушку преклонить... Да ты чего так разнервничался-то? Подумаешь, машина по пустому поселку проехала... Кто ее видал, кроме пары бабусь? И потом, я же мертвый, не забывай.
– Ладно, – проворчал Федор Лукич, – пойдем в дом.
– Пойдем, Феденька, пойдем, милый. Водочка-то у тебя в запасе осталась?
– А есть что праздновать?
– Есть, как же не быть!
Самойлов открыл дверь, ведущую из гаража прямо в дом, пропустил Сиверса вперед и выключил в гараже свет.
– Поводов, Феденька, сколько хочешь, – бодро семеня в сторону кухни, говорил горбун. – Нынче ночью столько народу полегло, что, если каждого отдельно поминать, никакой водки не хватит. Эх, и дело было, Федя! Лихое дело! Дорогой ты мой товарищ! Разве ж я думал, что еще разочек доведется в таком деле поучаствовать! Вот спасибо тебе, родимый, порадовал старика!
– Так все прошло удачно? – спросил Федор Лукич и, запустив руку под рубашку, положил ладонь на рукоятку пистолета.
Сиверс неожиданно остановился и резко обернулся. Федор Лукич выпустил пистолет и шумно поскреб ногтями живот.
– Удачнее не бывает, – сказал горбун и посторонился, прижавшись к стене. – Проходи, Феденька, ты тут хозяин, тебе и карты в руки – где водочка, где закусочка, тебе виднее...
"Старая сволочь", – подумал Федор Лукич и, недовольно бормоча что-то насчет китайских церемоний, протиснулся мимо Сиверса на кухню.
– Садись, – предложил он, открывая холодильник, – рассказывай.
– Да что ж рассказывать, Федя, – вздохнул тот, усаживаясь на табурет и кладя локти на стол. – Кончилась наша с тобой работа, вот и весь сказ. Вольные мы теперь пташки, потому как от объекта нашего одни горелые стены остались. На них бы еще парочку автографов нацарапать, и был бы вылитый Рейхстаг.
Самойлов обернулся, держась за открытую дверцу холодильника.
– Надеюсь, ты обошелся без автографов? – спросил он.
– Как можно! – воскликнул Сиверс. – Что ты, Федя, я ж не дурак, понимаю, что можно, а чего нельзя...
Некоторое время Самойлов смотрел на него, пытаясь угадать, врет проклятый маньяк или все-таки для разнообразия говорит правду, а потом молча отвернулся и продолжил раскопки в тускло освещенных недрах холодильника.
– Все-таки хотелось бы поподробнее, – сказал он оттуда. – Тебе-то хорошо, ты все своими глазами видел, а я... А я тут сидел, места себе не находил, – закончил он, закрывая холодильник и ставя на стол моментально запотевшую бутылку и тарелку с нарезанной колбасой и редиской. – Поставь себя на мое место. Ты бы небось тоже от любопытства помер...