— Скажи, пожалуйста, Паркер, почему ты так хочешь казаться грубым? Может быть, ты считаешь, что это добавляет тебе силы и мужественности в глазах окружающих? Или ты стремишься делать людям больно потому, что не хочешь — или боишься — подпускать их слишком близко? Может быть, ты стремишься нанести удар первым из страха, что кто-то может тебя ранить, обидеть, уязвить? Если дело обстоит именно так, в таком случае мне тебя жаль.
Он вздрогнул, и она пристально посмотрела на него.
— Да, я тебя жалею, но моя жалость не имеет никакого отношения к твоим физическим недостаткам, — добавила Марис и встала из-за стола. Она держалась очень прямо и с достоинством: голова поднята, спина напряжена, плечи развернуты. Не глядя на него, она вышла из кухни, и Паркер, провожавший ее взглядом, почувствовал себя бесчувственным червем.
Он обвинил Марис в том, что она использовала его, чтобы досадить Ною, хотя на самом деле все обстояло как раз наоборот — это он собирался использовать ее, чтобы отомстить.
Испугавшись, что Марис уедет прежде, чем он успеет извиниться, Паркер выкатился в коридор. Входная дверь была открыта, и сердце у него упало, но Марис никуда не ушла. Она стояла на веранде и, облокотившись на один из опорных столбов, смотрела в пространство.
— Марис…
— Утром я уеду.
— Я не хочу, чтобы ты уезжала.
Она рассмеялась, но смех ее был невеселым.
— Ты сам не знаешь, чего хочешь! Писать — не писать, быть знаменитым или жить в безвестности на этом острове, прогнать меня — не прогонять меня… Ты даже не знаешь, хочешь ты жить дальше или нет!
Она посмотрела на него краем глаза, потом стала разглядывать виргинские дубы вдоль подъездной дорожки.
— Пожалуй, мне действительно не стоило сюда возвращаться, — прибавила она. — Я и сама не знаю толком, почему я это сделала… Мне следовало остаться в Нью-Йорке, чтобы не мешать тебе упиваться собственным горем и лакать виски в обществе призрака. Но ничего, эту ошибку исправить легко: завтра я уеду, и ты сможешь снова жить как жил.
Подъехав к ней сзади, Паркер положил руки на ее бедра.
— Не уезжай, — сказал он и, наклонившись вперед, уперся лбом ей в поясницу. — Не уезжай, — повторил он и крепче стиснул ее талию. — Мне наплевать, почему ты вернулась, Марис. Клянусь — для меня это совершенно неважно! Даже если ты захотела досадить мужу, я… я только рад. Главное — ты здесь, а все остальное ерунда.
Его руки сомкнулись и некоторое время лежали на узле блузки, потом опустились вниз и коснулись кожи. Несколько секунд он осторожно поглаживал ее живот, потом несильно потянул, и Марис что-то пробормотала удивленно и жалобно. Паркеру показалось, она хотела остановить его, но он продолжал тянуть ее на себя. Наконец Марис уступила — ноги ее подогнулись, и она оказалась у него на коленях. Паркер развернул ее боком, так что ноги Марис оказались перекинуты через подлокотник кресла, и подсунул одну руку ей под спину.
— Тебе удобно?
— А тебе? — Она поглядела на него с тревогой, и Паркер, улыбнувшись, провел руками по ее все еще влажным волосам, потом погладил по щеке.
— Никогда не чувствовал себя лучше.
23
Ему пришлось мобилизовать всю свою волю, чтобы не поцеловать ее. Паркер знал — Марис ожидала чего-то подобного, и именно поэтому сдержался. Кроме того, он все еще чувствовал себя виноватым перед ней за то, что усомнился в чистоте ее побудительных мотивов.
Можно было подумать, что его побудительные мотивы были чисты и благородны!
— Не хочешь немного прокатиться? — спросил он.
— Прокатиться?
— Ну, спуститься к берегу…
— Я могла бы пойти пешком.
— Но лучше я тебя прокачу.
Он снял кресло с тормоза и, съехав с веранды по специально устроенному пандусу, направил его на вымощенную плитами тропинку, которая терялась в лесу.
— Какая удобная дорожка! — заметила Марис.
— Пока шел ремонт, я велел выложить плитами все дорожки вокруг особняка, — объяснил Паркер. — Только подъездная дорожка осталась засыпана ракушечником, потому что… потому что я редко ею пользуюсь.
— Майкл сказал мне, что ты отказался от кресла с мотором, потому что любишь трудности.
— Езда на инвалидном кресле — отличный спорт. Майкл неплохо меня кормит, а мне не хотелось бы разжиреть.
— А чем это так хорошо пахнет?
— Магнолией.
— Сегодня вечером нет светлячков.
— Светоносок? Похоже, им кажется — будет дождь.