Внезапно гигант застыл. Руки плетьми обвисли вдоль туловища. Лицо несчастного исказила гримаса – Королева Боль пришла по его душу. Но ухмылка никуда не делась. Дикое, нечеловеческое счастье плескалось в глазах вудуна.
– Сподобился! – хрипло вскричал он, падая на колени. – Иду ввысь! О, мой Лоа! Братья! Я жду вас на небесах!
– Аллай-а! Аллай-а! – откликнулся восторженный хор.
Гигант выгнулся в судороге. На миг он расслоился, превратясь в десяток прозрачных двойников-призраков. С явной неохотой призраки вновь слились воедино. Тело вудуна осело на пол бесформенной массой. Над ней продолжало маячить счастливое лицо безумца, запрокинутое к потолку. От зрелища Лючано едва не вывернуло наизнанку. Не в силах оторвать взгляд или зажмуриться, он продолжал смотреть.
А Заля стошнило на ближайшую клумбу.
В нос шибануло озоном. Кисель, ранее бывший телом, вспыхнул ослепительным фейерверком. Треск, шипение; по ветвям, цветам, листьям заскакали веселые искры. И вдруг все кончилось. На полу лежал целехонький комбинезон арестанта, пара стоптанных кроссовок, дубинка…
Вудун исчез.
IV
Незримая тень скользнула мимо, колыхнув воздух оранжереи – и исчезла, пройдя сквозь стену. Выход пенетратора из захваченного тела. Лючано уже видел это на «Горлице». Только полковник-артиллерист сгорел сразу, без жуткой прелюдии.
Рефаимы, как ни в чем не бывало, поднимались с колен.
– Добрый знак! – возвестила блондинка. – Вы явились, и брата Айомбу забрали ангелы. Теперь он с ними, и душа его поет. Мы рады, что вы сопутствуете нам в Шеоле. Пребывайте в покое, и ангелы вознесут вас. Верьте, братья! – и воздастся по вере вашей. Кстати, вы голодны?
Последнюю фразу девушка произнесла уже без всякого пафоса.
Неофиты переглянулись. Желания спорить с религиозными фанатиками-извращенцами не возникло ни у кого. Даже легат помалкивал.
– Вы голодны? – повторила блондинка.
– Да! – выпалил Лючано.
– Тогда советую вам набраться терпения. Время обеда настанет через два часа. А пока устраивайтесь.
Она обернулась к варвару, подпоясанному алым кушаком. Тот аж засветился от нетерпения – так ему хотелось кинуться к Тарталье.
«Бросьте меня голодным боро-оборо! – ахнул Добряк Гишер. – Это же Толстый Ува! Дружок, ты сидел с ним в Мей-Гиле. Вот уж приятная встреча…»
– Брат Ува выразил желание позаботиться о вас, – мило улыбнулась блондинка.
КОНТРАПУНКТ
ЛЮЧАНО БОРГОТТА ПО ПРОЗВИЩУ ТАРТАЛЬЯ
(от пятидесяти до одиннадцати лет тому назад)
Один и тот же человек наслаждается 6-м концертом Штеймана для фагота с оркестром, а час спустя – дегенеративным комик-шоу «Загляни под юбку». Один и тот же человек рыдает, стоя в Кремерской галерее искусств у «Скорбной Регины», а назавтра точит слезы, листая очередной том похождений межпланетной страдалицы Анны-Марии Рудивокс.
Ты подаешь нищему грошик и тратишь сотню на проститутку. Переводишь старушку через дорогу и забываешь о могиле собственной матери. Свято блюдешь диету, чтобы однажды напиться до полусмерти под бифштекс с кровью. Ссоришься с другом, миришься с врагом; путаешь одного с другим, говоришь комплименты и гадости каждому из них поочередно, и ты искренен во всех случаях.
Почему «ты»? – я.
Мы.
Мир стал бы отвратителен, будь мы устроены иначе.
Толстый Ува родился неудачником.
Если в детстве он трижды избежал котла, так его заслуги в этом не было – гримасы судьбы, и все. Первый раз Уву выкупил отец, взамен отдав соседям молочного поросенка и одеяло. Соседи, час назад укравшие ребенка прямо из колыбели, не возражали. Они любили поросятину. Опять же, глупо оспаривать право родителя самому употребить дитя в пищу. Честное воровство – одно, взаимовыгодный обмен – другое, а имущественные права, подкрепленные увесистой дубиной – третье.
На Кемчуге умели понимать друг друга.
Отца крайне своевременно зарезали горцы из союза племен «рэра», когда он собирал на склоне Тинджана травы и коренья. От приправ суп начинает хорошо пахнуть. Это знает каждый. Горцам было не жаль трав и кореньев. Отца им тоже не было жаль. Ходит тут, собирает. С дубиной. Пусть лежит, так спокойнее.
Ува стал безотцовщиной, и даже не смог поблагодарить горцев за чудесное вмешательство. Он не умел говорить. А когда научился, то разучился благодарить. Вот такие дела.