88 
Он боялся мертвецов.
Ему ведь никто не объяснил: мертвого заберет кибер-тележка.
Заключенные корчились в «тет-а-тетках», «транзитках» и «одиночках». Многие полагали, что причина боли – в неисправности ЦЭМа. Попытка реструктуризации психики, подавление центров агрессии, наказание не пойми за что – догадки высказывались самые разные. К сожалению, они были одинаково далеки от истины.
Девять часов пытки, и Королева Боль оставила «Шеол».
Наступил час галлюцинаций. Заключенные плясали и пели, рыдали и читали длинные монологи. Кое-кто впал в детство, кое-кто ненадолго выжил из ума. Камеры заполнились неожиданными, зачастую удивительными персонажами. Звезды эстрады, президенты, герои дешевых сериалов; великие люди прошлого, адмиралы флота, шлюхи, беспечальные растения… Каждый нашел себе подходящую шизофрению. В частности, Толстый Ува ощутил себя шаманом Хум-Кыкватом, победителем злых духов-кэле. Он связывал кэле, одного за другим, распирал им пасть крепкой палкой и лил туда освященные помои.
Духи корчились в муках, радуя Уву.
Шестьдесят минут – и безумие без видимых последствий убралось прочь, вслед за Королевой Болью.
Эти десять часов доставили приличный «головняк» – правда, вызванный иными причинами – диспетчерским службам космопортов Южного Триалета. Пенталет-II, непригодная для жизни планета, на орбите которой располагалась тюрьма, вдруг стала центром опасного для полетов сектора. Флуктуации высших классов, иначе говоря, пенетраторы, объявились неподалеку от «Шеола» – роились, что ли?! – и количество их превышало разумную статистику в десятки раз.
– Как мухи на дерьмо! – заявил остроумнейший из диспетчеров.
В определенном смысле он попал «в яблочко».
Обычно пенетраторы не ходят стаями. Флуктуации этого типа – одиночки. Напрочь забыв о судьбе орбитального узилища, гори оно синим пламенем, яйцеголовые мужи Триалета кинулись наблюдать за уникальным явлением. Рейсы отменялись и переносились, в спешке рассчитывались новые маршруты, готовились к взлету «Ведьмаки»-чистильщики – а профессора с академиками дурели от обилия новых данных.
На их глазах формировалась «кротовая нора»: свеженькая, с пылу с жару червоточина континуума. А уж что творилось с излучением Куклера – испусканием виртуальных частиц на границе горизонта событий – вообще не поддавалось воображению. Замеры обещали в будущем сотню монографий и дюжину премий Лаутхаузена.
«Сингулярность в тоннеле возникшего объекта, – записал в блокноте член-коррреспондент местной АН, поскуливая от радости открытия, – всё-таки существует, однако информация в неё не попадает. Материя уходит в сингулярность, а информация – путём квантовой телепортации – отпечатывается на…»
Закончить свою общепонятную мысль он не успел.
Как раз в эту минуту, когда восторг деятелей науки достиг апогея, «Шеол» провалился в червоточину и сгинул. Следом за тюрьмой убрались восвояси пенетраторы. «Ведьмаки» никуда не взлетели, космопорты вернулись к обычному расписанию; позднее вышел ряд зубодробительных статей о «социализации флуктуаций». Куда забросило тюрьму, никто так и не выяснил. Для очистки совести были предприняты розыскные действия, которые завершились пшиком.
– Жаль, – сказал Адольф Штильнер, известный космобестиолог, руководитель евгенического центра «Грядущее», узнав из новостей о происшествии. – Следовало бы найти. Уверен, блудная кутузка обретается сейчас в интереснейшем месте…
Штильнеру нельзя было отказать в прозорливости. «Шеол» вынырнул из червоточины в такой глуши космоса, далекой от обитаемых миров и пробитых трасс, что это само по себе представляло интерес. Вскоре тюрьма вернула себе славу «дерьма», влекущего «мух» – флуктуации высшего класса, организаторы «побега на рывок», нашли «Шеол» быстрее ДИНа Южного Триалета. Оставим «социализацию» на совести ученых, но определенное взаимодействие пенетраторов наблюдалось невооруженным глазом.
Правда, глаз для наблюдения осталось не слишком много. Чуть больше сотни заключенных, да тюремный священник, единственный свободный человек, по доброй воле не покидавший «Шеол» вместе с охраной и начальником.
Молитвы Толстого Увы услышали наверху.
– У каждого свой страх, – сказал бы дедушка Мыжи Тюмен, сиди он в здешней «тет-а-тетке». – Чего мы боимся, глупые? Бояться надо того, о чем не знаешь. Страх, он в темноте, а на ладонях – тьфу, и разлетелось…
88 
