Я выжидала, наблюдала. Сквозь призрачную завесу листьев, птиц, цветов, скрытую слоем выцветшей краски, брела в застенное пространство, осматривала постаревшие, одряхлевшие комнаты. Стены, разъедаемые воздухом и временем, истончились, превратились в призраки преград. Они отрывались от оснований, воспаряли и исчезали, подталкиваемые падавшим на них солнечным светом и не задерживаемые растительным узором. Сквозь них прорастала свежая трава.
Я проходила из комнаты в комнату сквозь растворившиеся в воздухе перегородки, искала обитателей, присутствие которых можно ощутить даже теперь, когда лес почти поглотил это обиталище.
Действительно, кто-то… кто-то присутствовал где-то рядом. Совсем близко. Вот, сейчас… только перейти через эту лужайку и протиснуться сквозь еще одну туманную, полуматовую перегородку не толще папиросной бумаги… Еще одна стена, давно рухнувшая, развалившаяся в пыль, и… поворот головы… сейчас я встречусь взглядом с кем-то знакомым, близким… родным? Но нет, никаких глаз, лишь у ног моих журчит ручеек. Вода его столь прозрачна, что рыбешки, висящие в ней над галькой дна, поворачиваются ко мне и смотрят так, как будто парят в воздухе, словно бы и нет никакой воды, нет ее границы с воздухом, исчезли эффекты отражения и преломления.
Брожу по комнатам, открытым лесу и небу, заросшим чистой, не отравленной травой, полевыми цветами, дивлюсь бесконечности этой местности. Давно, когда крепкие стены сдерживали лес, кровля отражала дождь и снег, здесь укрывались разные существа, поколение за поколением, каждый из них по отдельности и все вместе — частицы единого Целого, одухотворяемые общей Сутью, которую они так же не в состоянии были представить, как и молекулы, составляющие лист растения, не могут представить, частицами чего они являются.
Возвращаюсь, перехожу границу и вновь попадаю в мир прочных стен, потолков и полов «реальной» жизни. Вглядываясь, однако, вижу, что доски пола проседают, кое-где зияют щели и дыры, сквозь них уже проросла буйная зелень. Я почти без усилия отрываю доску, обнажаю сырую почву, по которой прыснули в стороны, заспешили от света насекомые. Я пошире раздвинула шторы, впустила в комнату больше света, повернула обратно, в сторону призрачных преград, сквозь пелену листьев и побегов, устремилась туда, куда должна, повинуясь предписанному кем-то или чем-то. Не мне решать, что мне предопределено делать и чего нет. Не я убирала стену, растворяла ее в лучах солнца, не я определяла то, что находится за нею. Мне не приходилось выбирать. Всегда я чувствовала, что поступаю так, как должна, что меня ведут, что меня держит чья-то большая сильная рука, использует для целей, которых мне не постичь, так же, как не постигает целей своего существования жук или дождевой червяк.
Это ощущение, рожденное за растворившейся стеной, изменило меня. Улеглось беспокойство, исчезли протест и жажда, мучившие меня всю жизнь. Ожидание перестало изнашивать, истирать меня. Я наблюдала и регистрировала события, и не расстраивалась, если мне их не удавалось понять и истолковать.
□ □ □
Что было дальше? А потом наступил июнь, и у нас появилась Джун.
Однажды к вечеру, когда Эмили сидела дома со мной и Хуго — она не выходила уже второй день, — в нашу дверь постучалась маленькая девочка. Я называю ее «маленькой девочкой», хотя это обозначение подразумевает свежесть, обещание расцвета, которых в этом жалком существе не наблюдалось. Изможденное дитя, очень худое, костлявое, голубоглазое. Светлые волосы спутанными прядями свисали до плеч, наполовину скрывая симпатичное личико. Выглядела гостья лет на восемь-девять, но, как выяснилось, на самом деле ей уже стукнуло одиннадцать, то есть была она лишь двумя годами младше Эмили, молодой женщины, возлюбленной — одной из возлюбленных — самого Джеральда. Грудь у девочки еще не начала развиваться, торчали лишь две кнопки сосочков.
— Дде Эймли? — с ходу спросила она. Голос ее ни в коей мере не напоминал «добрый старый английский», используемый телерадиодикторами и сановными «трепачами». Я ее едва — и не сразу — поняла. Я не говорю о подборе слов. Употребляемые ею слова и их последовательность, будучи расшифрованными, четко и адекватно определяли то, что Джун хотела донести до слушателя. Категоричность вопроса гостьи проистекала не из грубости, а из желания добиться однозначного понимания и скорейшего достижения цели. Ей нужно было встретиться с Эмили. Она не из тех, кто воспитан в сознании, что у него есть какие-то права. Но и, не имея прав, она ставила перед собою цели и стремилась их добиться. В тот момент целью себе эта девочка поставила встретиться с Эмили без помощи воспитания, образования — не пользуясь правами.