Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
98 
Река, все еще яркая, несмотря на то что был уже девятый час, текла по затемненной земле, чтобы на западе встретиться с небом; там, совсем близко, ярко белели вечерние звезды. В комнате наверху мастер Диксон открыл крошечное окошко и высунул голову.
«Неужели Земля сияет там так же, как эти звезды? — спросил он. — Как Меркурий, Венера, Марс?»
«Конечно, — ответил Бруно. — Темных звезд не существует. Моря Земли — это зеркала, так же как и моря других миров. Увеличивают и отражают солнечные лучи».
«Если бы мы оказались на Меркурии…»
«Мы бы увидели сияние Земли на… на востоке. Нынче. Этой ночью. Как они видят ее сейчас».
«Они?»
«Тамошние жители».
Диксон отвернулся от окна, чтобы посмотреть, не смеется ли итальянец. Он неподвижно стоял в центре комнаты, сложив за спиной руки, и глядел как обычно — задумчиво и дерзко.
«Если, — продолжил он, заметив удивление Диксона, — если мы такие же, как они, то можно сказать, что они — такие же, как мы. Возможно, в кружении планет есть свои чины и иерархии, возможно, чем ближе к Солнцу, тем лучше, а может быть, и нет; в любом случае, нет никаких оснований думать, что те звезды, столь же живые, как наша, столь же быстрые, как наша, не могут быть так же полны, полны всем. Как мы».
«И даже людьми?»
«Которые приспособлены для жизни на тех звездах, как мы для жизни на этой».
Он подошел к кровати, занимавшей большую часть доставшейся им комнаты, и ткнул в нее пальцем.
«Но но, — забормотал Диксон. — Влияния, лучи, идущие от этих планет. Как же они, как же они».
Он умолк и замер. Надо бы ухватиться за что-нибудь, но в комнате не было ничего устойчивого, словно в каюте корабля или карете. В его груди уместились две вселенные, и, когда он говорил о той или другой, они менялись местами. Вот прежняя: великая Земля, возлежащая под кругами небес, и планеты в своих домах (кроткие, ярые, горячие или холодные) бросают на нее лучи своих светильников. А теперь — оп-ля! — вот и другая: маленькая быстрая Земля, со всеми морями горами реками городами государствами и людьми, занявшая свое место в танце среди прочих огромных сфер, что улыбаются ей.
«Мы движемся среди звезд, — говорил Джордано Бруно, — и все они поочередно влияют на нас. Итак, мы — существа в значительной степени земные, но небесные влияния уподобляют нас жителям иных планет. Почитайте Фичино,[266] он писал о благом воздействии звезд на нашу природу.
«De vita coelitus comparanda».[267]
«А жители тех планет подвержены нашему влиянию. Это неизбежно. Может статься, влажное воздействие Земли смягчает холерическую сухость марсианского гнева. А голубая атмосфера нашей планеты разгоняет черную меланхолию Сатурна.
Он сел на кровать и снял туфли. Диксон снял с шеи размякший воротничок и засмеялся, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Бруно сказал:
«Это вовсе не новшества, как сказал этот джентльмен. Пифагор знал об этом. Палингений.[268] Эгипет знал».
«Эгипет», — выдохнул Диксон.
Бруно сжал кулаки.
«Единая сеть, — сказал он. — Все едино. Е pluribus unum.[269] Эгипет знал».
Мужчины разделись до белья. С тактом, выработанным во время путешествия из Венеции в Париж, когда жизнь то и дело заставляла его делить комнату с незнакомцами, Бруно распустил шнуровку у рубашки, повернулся спиной к Диксону и помочился в ночной горшок.
«Что было, то и будет, — сказал он. — Нет ничего нового под солнцем».[270]
Сбросив подштанники, он в тот же момент оказался в постели. Диксон услышал, как захрустел матрас. Солома. С чрезмерной торжественностью, чтобы сдержать смех смущения, странного смущения, которое он не мог преодолеть, Диксон лег на другую половину кровати.
«Есть еще кое-что, о чем вы не подумали», — сказал итальянец.
«Да?»
«Если, — поворочался в поисках свободного места (кровать была небольшой), — если звезды, а я имею в виду неподвижные звезды, не закреплены на сфере, а расположены на различных расстояниях от нас, до бесконечности, как верно сказано в книге этого англичанина, что тогда?»
«Что тогда?»
«Как же тогда быть с их влиянием?»
Диксон попытался угадать.
«Знаки, — наконец произнес Бруно. — Двенадцать».
Стоило Бруно сказать, как он уже понял. Конечно: не двенадцать сегментов сферы, не двенадцать полосок на перевязи гербового щита: знаки состояли из звезд, пребывающих на разном расстоянии от Земли — одни близко, другие же невообразимо далеко.
266
Почитайте Фичино… «De vita coelitus comparanda». — Марсилио Фичино (1433–1499) — итальянский философ-неоплатоник, глава флорентийской Платоновской академии. Перевел на латынь сочинения Платона, Плотина, Ямвлиха, а также «герметический корпус».
267
«О стяжании жизни с небес» (лат.).
268
Палингений (Пьер Анджело Манцолли, ок. 1500–1543) — поэт и еретик, автор поэмы «Зодиак жизни», где, в частности, описаны эфир и невещественный свет, лежащие за пределами небесных сфер, а также бесчисленные существа, их населяющие. Благодаря тому, что Палингений сатирически изобразил монахов, книга его пользовалась большим успехом в протестантских странах, а в Англии даже стала школьным учебником. Палингений повлиял на диалог Бруно «Изгнание торжествующего зверя».
269
Из многих одно (лат.). Выражение встречается при описании салата в поэме «Завтрак», приписывавшейся Вергилию («…а цвет получают из многих единый», пер. С. Ошерова). Августин в «Исповеди» так говорит о дружбе. В 1776 г. латинская фраза стала одним из девизов США; надпись присутствует на государственной печати и долларе.
270
Что было, то и будет… Нет ничего нового под солнцем. — Еккл. 1:9.
98 
