32 
– Да-да, что-то мы загулялись. У меня все вылетело из головы, даже Пушик, представляешь? – Спешу на берег и трясу то одной, то другой ногой, чтобы они скорее обсохли.
– Так это же хорошо, – говорит Грегори, следуя моему примеру. – Если все вылетело из головы, значит, ты полностью расслабилась. Отдыхать полезно для здоровья.
Еще как, думаю я.
Вечером резко усиливается ветер, небо затягивается тучами и начинается дождь. Хорошо, что мы успели погулять с Пушиком – недалеко от дома, на поляне за оградой. Сэмюель, как всегда, сразу после ужина отправляется спать, а у нас еще полбутылки вина и столько невысказанного, невыясненного, что не хочется терять время даром. Устраиваемся на веранде и слушаем дождь.
– Интересно, это надолго? – спрашиваю я.
– Испортилась погода?
– Ага.
– Сэмюель говорит, на вечер или самое большее на полночи, а утром снова прояснится. Его прогнозы точнее любой метеослужбы.
– Хорошо бы, – протягиваю я, хотя, признаться, здесь мне мил и дождь. Как подумаешь, что за окном мокро и зябко, а мы сидим вдвоем с Грегори и нам все нипочем, охватывает головокружительное возбуждение и слегка щекочет в носу.
– Да, кстати, – говорит Грегори. – Совсем забыл. – Берет с большого деревянного стола книжку и протягивает ее мне.
– Стихи? – спрашиваю я, включая еще одну лампу – со светло-коричневым абажуром в виде грибной шляпки, стоящую на тумбочке, рядом с моим стулом.
– Да. Йитс. Я ведь пообещал.
Провожу по темно-зеленой обложке рукой и открываю книгу наугад. Читаю вслух первые строки, на которые падает взгляд:
- Там, где с вершины горной,
- Звеня, бежит вода
- И в заводи озерной
- Купается звезда,
- Мы дремлющей форели
- На ушко, еле-еле,
- Нашептываем сны,
- Шатром сплетаем лозы —
- И с веток бузины
- Отряхиваем слезы.
Умолкаю, потрясенная. Если бы Грегори не свел меня с природой, если бы ароматы трав и речной свежести не наполнили до краев мою душу, я, наверное, бы не увидела в этих строчках ничего особенного.
– Это о ребенке, которого похищают эльфы, – с улыбкой говорит Грегори.
Слегка нахмуриваюсь.
– Что?
– Если верить старинным легендам, детей, бывает, похищают нечистые силы – эльфы, феи, лесные духи. А вместо них подбрасывают своих детенышей. Стихотворение как раз об украденном ребенке.
Меня передергивает. Смотрю на название: «Похищенный».
– И что же становится с такими детьми?
– Они превращаются в эльфенышей, – усмехнувшись, объясняет Грегори. – Или возвращаются к родителям, если те знают, что надо делать.
– И что же надо делать? – спрашиваю я, напряженно и с суеверным страхом прислушиваясь к звукам во дворе. Мне начинает казаться, что у мастерской кто-то топает.
– Всего лишь посадить чудище на лопату и засунуть в горящий очаг, – говорит Грегори таким тоном, будто рассказывает правила невинной детской игры. – Или сечь его розгами. Рано или поздно эльфийка-мать не выдержит и вернет человеческого ребенка, а своего – с синей попкой – заберет.
Сглатываю и наклоняю вперед голову.
– Но ведь на самом деле ничего подобного не бывает, правильно?
Грегори пожимает плечами.
– Не знаю, не знаю. Миф был очень широко распространен в деревнях Германии, Британских островов, Скандинавии. Потом стал популярен и у нас. В былые времена родители нередко, если замечали в своем ребенке какие-нибудь странности, принимали решительные меры, а то и вовсе относили его в лес.
В ужасе округляю глаза.
– А если эти странности были всего-навсего проявлением какой-то болезни?
– Так часто и случалось, – произносит Грегори. – Впрочем, кто его знает? – Смотрит на меня с лукавым прищуром.
– С чего ты взял, что это стихотворение именно про украденного ребенка? – громко спрашиваю я, тщетно пытаясь не прислушиваться к звукам на улице.
– А ты прочитай с самого начала, – советует Грегори. – Там постоянно повторяются строки:
- О дитя, иди скорей
- В край озер и камышей
- За прекрасной феей вслед —
- Ибо в мире столько горя, что другой
- Дороги нет.
Из них все ясно: мальчика уводят из обремененного страданием мира в иной, волшебный.
Читаю стихотворение с начала до конца. Перед глазами начинает кружить толпа полупрозрачных существ, а за ними несмело шагает зачарованный колдовскими штучками ребенок. Мне вдруг становится до того жаль мальчишку, что я захлопываю книжку и с шумом кладу ее на стол.
32 
