Последние отзывы

  83  

Нищие, как вокруг костра, расселись по бортику сухого фонтана вокруг гипсовой фигуры без рук. На голове фигуры шумно трепетал полиэтиленовый пакет, лицо было сколото по самые уши. Тренькала балалайка. Поодаль фонтана стояла телега с запряженной лошадью.

Стараясь не показываться на свету, Подорогин пробрался на пустую стоянку такси, большую часть пути он при этом сделал в привокзальном парке, густо провонявшем дерьмом и помоями. Возле разбитой будки-справочной, кое-как очистив подошвы о камень и чувствуя, что начинает выходить из себя, он закурил.

На черном столбе под расписанной шашечками доской качалась мутная лампочка под абажуром. В разрывах туч появлялась и пропадала луна — в полете, посматривая в иллюминатор, Подорогин запомнил ее ослепительной серебряной монетой с битым рельефом на аверсе, теперь, когда с правого края на нее наползала тьма, она пожелтела и сморщилась, как сухофрукт.

— Василий, что ль?

Подорогин едва не выронил сигарету. В последнее время он привык к окликам из-за спины, однако сейчас позади него был голый, набитый прошлогодней листвой парк. Стряхнув пепел, он обернулся.

Между деревьями, шагах в десяти от будки, стоял коренастый человек в распахнутой фуфайке и вымазанных рыжей глиной кирзачах. Фуфайку и сапоги выдергивало из темноты в такт раскачиванью лампочки, лица свет не достигал.

Не отвечая, но и не отводя глаз от незнакомца, Подорогин затянулся сигаретой. После полуторачасового пребывания в грохочущем чреве кукурузника у него до сих пор были заложены уши и что-то трепетало за грудиной, он отходил от полета, словно от контузии.

— Так что ж — Василий? — уточнил незнакомец.

Подорогин щелчком отбросил окурок.

— Василий… Воды тут где-нибудь можно найти?

— А в машине и можно, — сразу засуетился человек, выдвигаясь на свет и шаря себя по карманам фуфайки. — Жду-жду его, а является, и ни бельмеса, здрасьте, угодники… — Он сунул в рот мятую папиросу, с треском поджег ее, озарив ввалившиеся небритые щеки, пышные усы и беспокойные глаза под косматыми бровями, махнул рукой на небо. — Пошли уж, коли Василий. Рядышком тут.

В «газике», припаркованном в заросшей обвалившейся траншее за бетонным постаментом с остатками надписи «Добро пожаловать», незнакомец угостил Подорогина хлебным квасом из пластмассовой канистры и назвался Харитоном Савеличем. Напившись, Подорогин сплюнул навязшую на языке тюрю с рыбьей чешуей.

Харитон Савелич завел мотор, бегло перекрестился, и «газик», пробуксовав, вскарабкался на дорогу.

— Казенный? — спросил Подорогин.

— Ась? — не расслышал Харитон Савелич.

— Машина твоя, говорю?

— Шутишь! — расхохотался Харитон Савелич, налегая на руль.

Через несколько сот метров от привокзальной площади дорога, точно иссякающий поток, стала пропадать, расходиться в избитой земле, и если до этого Харитон Савелич лавировал между рытвинами, стараясь держаться асфальта, то теперь так же прилежно объезжал уцелевшие асфальтовые острова — впрочем, скоро исчезли и острова. В обе стороны от «газика» разлеглась унылая необитаемая степь. Вспыхивающий под облаками одинокий габаритный уголек самолета был похож на огонь маяка. Несколько раз в свете фар мелькали зайцы.

— Далеко ехать? — Подорогин зябко потер предплечья.

Харитон Савелич бубнил невнятный мотив.

— Далеко ехать?! — повторил Подорогин.

— Да по-разному то ж! — опять захохотал Харитон Савелич.

— Это как?

— Да откедова мне знать? Как бог на душу положит, так и дойтить. Ты вот, небось, на службу тоже не по одной стежке всяко бегашь.

Автомобиль трясло на ухабах. С худого брезентового потолка сеялась пыль и мелкая шелуха. Подорогин, не спавший ночь, ерзал в неудобном кресле и, борясь с дремотой, отчаянно зевал в поднятый воротник ветровки.

В который раз вспоминая свою детскую потеху — «забывать» обратную дорогу из незнакомого места, — он думал о ней, как о нелепом воплотившемся прозрении. В последнее время память все чаще выносила его не к дочкам, а в собственное детство. Причиной этих путаных провалов он считал то, что именно в последнее время по-настоящему, безоговорочно состоялся его уход из семьи. И все чаще, когда он думал о семье, вспоминался ему тот неслышный, однако до сих пор отдававшийся холодом под ложечкой щелчок на пресс-конференции в гостинице, когда что-то словно бы выключилось, погасло в нем.

  83