Щелкнул замок, и тоже как-то укоризненно — человек с тяжелой сумкой возвращается домой, надо немедленно открыть дверь…
Человек, однако, никаких тяжестей не нес.
— Там знаешь какие очереди? И хлеб, между прочим, подвезут только к вечеру. Я только соли взял.
— Ну и ладно, — сказала она, — съедим пуд соли.
5
Электричка задерживалась на час, и не было никаких гарантий, что она появится в половине двенадцатого. В половине двенадцатого обещали только дополнительное объявление.
— Ну, — сказал Игорь, приплясывая на перроне. Первого ноября с утра резко похолодало, задул ветер, низко летели темные облака, похожие на дым. — Что будем делать?
— Не знаю. Тебе видней.
— Мое рассуждение такое, что надо брать машину.
— Слушай. Может, вообще ничего не надо? Считай, что я поверила тебе на слово.
— Нет. Во-первых, ты не поверила, а во-вторых, я должен проверить, как она там. Может, сперли, может, дачи уже громят…
— С какой стати?
— А с какой стати у вас тут все? Ради чеченской независимости? В общем, я за то, чтобы ловить.
— И сколько он возьмет, за сто километров?
— Восемьдесят пять. Ну, допустим, возьмет он штуку.
— Думаю, больше. Не мы одни такие умные.
— Хорошо, две — максимум. Если никого не найдем за две, не поедем. Пойдем жрать куда-нибудь, а завтра я с кем-нибудь договорюсь.
— А ты никакой транспорт не можешь устроить? Через ваш центр?
— А что они могут? Ракету прислать?
— Ну, ты же не один здесь эвакуатор, наверное…
— А ты думаешь, я всех знаю? Ну, дадут они мне чьи-то координаты, пойдут на риск, расконспирируемся к чертям… Ведь если ваши кого-то из нас возьмут, они будут допытываться про других, а наши пыток не выдерживают. У нас давно не пытают. Он сразу всех и сдаст. Надо, чтобы никто не знал. Но даже если они мне и дадут координаты — чем он мне поможет? Деньгами? Деньги я достану…
— Но, может, кто-то машину водит…
— Эвакуаторы не водят машин, Кать. Ладно, пошли, будем искать.
Ехать до Тарасовки не хотел никто. Водилы были наглые, сплошь толстые и краснорожие. «По Курской? Эээ! Сейчас знаешь что на окружной делается? Внешняя сторона вообще вся стоит, „Авторадио“ только что сказало».
Игорь предлагал штуку — смеялись; повышал до полутора — захлопывали дверцы; один снисходительно сказал, что разговаривать будет начиная от трех — «А назад мне порожняком! Кого я там в Тарасовке подцеплю? Вас? Не, я ждать не буду. Туда — назад».
— А чего так дорого? — спросила Катька.
— Ты че, не в курсе? Из Москвы все бегут, дороги начисто забиты.
— Почему бегут-то? Что, под Москвой безопаснее?
— А то! Сейчас где угодно безопаснее. Обращение слыхала? Говорят, и письмо уже получено. Предупреждают, что в ближайшее время всю Москву повзрывают, у меня дочка в интернете читала. Они правильно считают — столицу взорвать, и все.
— Все эти обращения, — авторитетно сказал Игорь, — пишутся прибалтийскими графоманами.
— Не знаю, кем пишутся, а пока получается по-ихнему. Знаешь, сколько мы до Тарасовки ехать будем? Хорошо, если часов за пять доберемся.
— Ну, не хочешь — как хочешь, — надменно сказал Игорь и повел Катьку к следующему водиле. С этим повезло не больше — о Тарасовке никто и слышать не хотел.
— Этак мы вообще не улетим.
— Вот видишь, как плохо не уметь водить машину, — Катька чмокнула его в холодную щеку.
— А толку? Застряли бы сейчас, только не в чужой машине, а в своей. Из чужой хоть вылезти можно, пешком пойти… Ладно. Короче, сейчас в забегаловку, до пол-двенадцатого жрать, потом на перрон, а если нет поезда — значит, правда не судьба. Буду один добираться.
В забегаловке были только котлеты по-киевски — почему-то очень кислые, с сильным сухарным привкусом, с минимумом мяса и максимумом хлеба. В половине двенадцатого, против всех ожиданий, объявили, что поезд будет подан через несколько минут, и к полудню он действительно подошел — толпа буквально внесла их в тамбур, разлучила, снова притиснула друг к другу уже в вагоне.
— И куда все едут? — спросила Катька.
— Не знаю. Может, на дачи, может, в Тулу к родне… Может, просто на перекладных будут добираться на юг, — на дальние-то поезда все распродано, я смотрел.
— А как назад поедем?
— Не знаю. Едем, и ладно.
Катька никогда прежде не ездила по этой дороге. Она вообще редко пользовалась электричками. Своей дачи у них с Сереженькой не было, хотя в лучшие времена он периодически заводил разговор о том, что Подуше нужен воздух, живая ягода… Он вечно выискивал себе какие-то новые занятия, надеясь, что хоть в них реализуется вполне: в самом деле, должно же быть на свете занятие, для которого он рожден? Может быть, дача. Построить домик, разбить грядки. В чужом пространстве Сереженька реализовываться не умел, ему необходимо было выгородить для себя личное, где не будет конкуренции. Но ведь на даче соседи. Наверняка начались бы разговоры о том, что вот эти-то, сволочи, наворовали, у них-то хоромы… Вечно ставить себе недостижимый образец и с ним воевать, мучительно завидуя. Как она раньше терпела все это? Дача ведь тоже превратилась бы в бесконечные унижения, как же иначе, с Сереженькой по-другому быть не могло, — опять мы самые лучшие и опять нам хуже всех…